В мире фантастики и приключений. Тайна всех тайн

Варшавский Илья Иосифович

В операторской Лена увидела Венту и Карцевадзе. Они стояли друг против друга в позах готовых к поединку боксеров, а между ними высилось что-то похожее на куст цветущей сирени.

Лена пригляделась. Это была вздыбившаяся прямо посреди пола морская волна. Возле нее лежало несколько больших бело-зеленых арбузов и здоровенное бревно. Его старая кора была в трещинах и наростах. Жаба сидела на одном из них.

— Ты смотри, — сказала Карцевадзе, — какие невинные штучки! Концы в воду прятал! — Она повернулась к Венте. — Признайся: что было? Вот это,

вместо арбузов?

— Что было, то было, — сердито ответил Вента. — Про это я тебе не обязан докладывать.

— Я принимаю дежурство, — сказала Лена, подойдя к приборной панели и переключая несколько тумблеров.

С этого момента ее суждения пользовались наибольшим весом для логических машин Автономного пульта.

Лена продолжала:

— Прежде всего надо выяснить, как обходиться с этими… Она замялась. — С этими…

— Творениями, — подсказала Карцевадзе. — Вообразить только! Мне явилось такое… Никакими словами не передать! Оно и сейчас там, в каюте. Бр-р! И знаете… — Держась за сердце, Карцевадзе крутила головой. — Еще два-три таких сюрприза… Мне этот милый поклонник и на Земле достаточно крови попортил. Полетим сегодня на Сорок девятую, и с этой станции я не вернусь.

— Конечно, — подхватил Вента. — Гуляй там себе по главному коридору: семьсот пятьдесят метров в один конец, семьсот пятьдесят в другой. Райская жизнь!

— Товарищи! — вмешалась Лена. — О чем вы, товарищи?

— А всё проще простого, — бодрым голосом сказал Вента. Я нашел выход. Хотите, чтобы исчезло? Представьте себе лишь, как это место выглядело раньше. Ключ в зрительной памяти. У кого она лучше, тот легче и справится. Даже полезно: будем ее развивать. Дополнительная тренировка!

Карцевадзе с ненавистью посмотрела сперва на него, потом на бревно. Бревно исчезло.

— Чуть не представила я себе очень образно, что двинуло это бревно тебя, милый друг, по башке, — сказала она, вновь глядя на Венту.

— Но-но-но! — Вента погрозил пальцем. — Ты эти штучки брось!

— Да уж, — сказала Карцевадзе, — теперь даже тебе придется быть вежливым…

— …Ты виновата во всем, — сказал он, когда Вера Карцевадзе ушла и они остались одни.

— Я? В чем?

— В том, что я о тебе все время думаю. Ты не считай только, что я влюбился в тебя. — Он кивнул на «морскую волну». — Это была ты. Футбольные ворота — потом. А первой — ты. И тогда я понял, что думаю все время о тебе.

Он положил руку ей на плечо. Лена отступила, но руку его с плеча не сняла.

— И зачем мне все эти переживания? К дьяволу!

Лена смотрела на него, напряженно сведя к переносице брови.

— Я ни работать, ни думать ни о чем не могу, — продолжал Вента. — Я как помешанный.

Она подняла на него глаза, улыбнулась — через силу и словно бы виновато.

— Ты… Ты… Наверно, бывает так: одни могут сказать, другие — нет.

Он резко снял руку с ее плеча.

— Ну, знаешь, мысли выражать я умею. И достаточно хорошо изучил процессы, происходящие в моем организме.

Он попытался снова положить руку ей

на плечо.

Лена оттолкнула руку.

— Не надо.

— Что не надо?

— Вообще не надо. И слова, которые ты сейчас говоришь…

— Начинай, — насмешливо перебил Вента. — Живописуй: любовь, соловей, свет луны… Да я просто не желаю на всю эту белиберду тратить силы, время.

Лена в свою очередь прервала его:

— Ну конечно! Как я не поняла сразу! Эта часть сознания в тебе не развилась. Изучение теории поля заняло все время. А постепенно и потребность в таком развитии пропала.

Она осеклась: из стенки выдвинулось плечо (ее плечо!).

Вента положил на него руку и сжал его так, что феррилит податливо, как тесто, выдавился между пальцами.

— Пожалуйста, запомни, — сказал Вента. — То, что я о тебе все время думаю, для меня сейчас непреодолимый барьер.

Лена молчала.

Он снял руку с «плеча», оставив отпечаток пятерни, с брезгливым удивлением поднес ладонь к глазам, сказал звенящим от напряжения голосом:

— Барьер — то, что мои желания не исполняются.

— Да какие же это желания! Да ты подумай, что говоришь!.. Со стороны послушать мы решаем логическую задачу… Тебя надо лечить. Сходи в карантинный отсек, сними витограмму, пусть автоврач назначит лекарства, режим, диету…

— Лечить? Ограничивать? За что? За то, что я не стал обманывать? Плести красивенькие слова: «Милая, любимая, давай повздыхаем на луну, и больше ничего-ничего мне на свете не надо…» И еще запомни, да, запомни: никакой любви вообще нет. Есть деловые отношения между мужчиной и женщиной, а все остальное — сентиментальный лепет, чушь, глупость, выдумка. Это мой принцип — полная ясность. Я был честен с тобой.

— Да какая же честность? В чем ты ее увидел? Крайний цинизм!

Вента возвысил голос:

— Сумей додумать: мы — товарищи по общему делу, я обязан быть с тобой искренним. И желаю полностью управлять собой. И если что-то мешает мне работать…

Несколько мгновений Вента смотрел на Лену круглыми от бешенства глазами. Губы его тряслись от еле сдерживаемого желания еще что-то сказать. Потом он повернулся и шагнул прямо в стену, усаженную от потолка до пола цветными квадратами приборов.

И стена пропустила его.

Вера Карцевадзе слышала этот разговор: видеотелефон операторской был включен на общее оповещение.

Принимая дежурство, она сказала Лене:

— Он просто заурядная дрянь. Уж на что я сама во многом запрограммированная дура, но дойти до такого…

Лена, не соглашаясь, покрутила головой.

Вера Карцевадзе иронически смотрела на Лену.

— Он думает, что он в одном лице и Фауст, и Мефистофель, — сказала Лена, — хочет — будет хорошим, хочет — будет плохим. Но он не Фауст. К самому себе у него нет вопросов. В себе он ни в чем не сомневается. И в этом его несчастье: внешне — скептик из скептиков, а на самом деле слепо верит в могущество вульгарно-рационалистической логики. А ведь сделать счастливым она одна не может.