В мире снов. Книга 1: Марк
Шрифт:
Аннабель перекинули через поручень. Саша до сих пор с ужасом вспоминает, как трепались на ветру белые ленты платья, пока его мать летела к водной глади. Всплеска о воду он вспомнить не мог, зато живо перед глазами стоял подол платья, что растёкся по водной глади. Аннабель была ужасающе красива в свой последний миг. Она выглядела как королева медуз в окружении своих верно подданных. Ленты трепыхались, уходя в водную толщу, точно щупальца. Рыжие волосы блестели огнём, предвещая погибель врагам. Подол дрожал и перекатывался складками, точно грибовидная голова медузы. Она уходила под воду медленно, спокойно, будто оставила на палубе всю свою бойкость. Возможно, ядовитое щупальце встретило её у самой поверхности. А может Аннабель просто
Что было после, Саша помнит плохо. Вроде бы не били, хотя полной уверенности в том нет. Но и не приняли в объятия. Сбитые с толку низким ростом и худобой, серые отправили мальчика в интернат (по сути, тюрьму с двухразовой кормёжкой и клопами в кроватях). Первый пострадавший от рук серых, первый житель и первый выпускник интерната, и один из первых, кого направили таскать ящики во славу серой идеологии.
Но Саша, несмотря на все пережитые неурядицы, по-прежнему сохранял способность улыбаться. Причём всегда. Почти всегда.
5
Таскать ящики – дело не хлопотное. Если бы межпозвоночные диски развивались так же, как и мускулатура – даже лёгкое. Руки практически перестали чувствовать вес содержимого – приноровились. А вот спина давала о себе знать часто и больно.
Марк провёл здесь уже три недели (если считать привычным календарём). За это время он сблизился с Сашей и Шили так сильно, что их взаимоотношения можно было назвать дружбой. В перерывах между очередными перемещениями тяжёлых грузов, они часто болтали, вспоминая прежнюю жизнь. Марк, по-большей части, молчал и слушал, лишь изредка подавал голос, чтобы что-то уточнить. Между тем он понемногу учился понимать местную письменность – благо местный язык (волею необъяснимых причин) вытеснил из разума родной – русский. Всё оказалось куда проще, чем на первый взгляд: каждый отдельный столбик являлся отдельным словом или устойчивым словосочетанием, отдельный символ означал слог. Слогов, на поверку, оказалось не так уж и много. Столбики складывались в строки. Каждая строка – отдельное предложение. Строки разбивались между собой пропусками, которые читать следовало слева на право. Главной трудностью в восприятии текста оказалось полное отсутствие знаков препинания и средств выразительности. Сплошной набор слов разбавленных цифрами.
Однако об успехах Марка не знали даже его новоиспеченные друзья. Им он только показывал, что запомнил тот или иной слог в виде символа, да уточнял значение ранее не встречавшихся.
Дни (круги) проходили однообразно. Ящики, похлёбка, задушевные разговоры. Марк стал воспринимать происходящее как зациклившийся сон. Не самый приятный, но спокойный. Страх быть разоблачённым исчез, а понимание местной жизни улучшалось. Марк стал замечать, что не одинок в подобных переменах. Шили тоже перестал испуганно клонить голову при виде офицеров в сером. Он почувствовал себя чуть ли равным простому гражданину. А таких было в поселении много – в основном местные жители, плюс – дельцы, приехавшие сюда в поисках наживы.
С Блэкблю Марк столкнулся лишь однажды. Как-то раз, проснувшись, он поинтересовался: «который колокол сейчас?». Сосед по кровати нехотя буркнул в ответ: «кажись, второй. Извини, не считал, не моя смена! Но точно не третий. Нет».
Этого было достаточно. Марк должен был заступить на смену при четвёртом звоне колокола. Благо серые организовали доступное оповещение о времени – устроили нечто вроде колокольни, переоборудовав одну из сторожевых башен. И самое рациональное, за что стоило благодарить администрацию – количество ударов соответствовало текущему по счёту колоколу. То есть, если наступал третий колокол – звонили в три удара. Марк не мог по достоинству оценить это местное «ноу-хау», так как понятия не имел о том, что
Времени было ещё много – даже если колокол зазвонил бы прямо сейчас, у Марка оставалось ещё два с небольшим часа на личную жизнь. На что их потратить – он не знал. Впервые у него выдалась такая возможность. Потому, не придумав ничего лучше, он покинул барак и принялся бесцельно бродить по улицам.
Воздух в тот круг был необычайно прозрачным. Грузовики, уезжающие по прокатанной колеи, оставались на виду до тех пор, пока не исчезали за горизонтом. Солнце, в такую погоду, теряло свои алые очертания и грело землю с неистовой силой, невольно заставляя думать, будто оно поднялось в зенит. Наступала жара сильно подкреплённая испаряющейся сыростью.
Марк потел и тяжело дышал, но всё равно продолжал свой бесцельный обход поселения. Не обладай он репутацией «деревенского дурачка», местные стражи порядка заподозрили бы в нём шпиона. И в особенности тогда, когда он, наплевав на все предупреждающие таблички, направился к казармам.
Казармы были расположены в нескольких ангарах, наподобие тех, что отдали под склады. Но в тот момент они пустовали. Марк спал, когда всех бойцов по тревоге подняли, вооружили и вывели из посёлка. Куда и зачем их повели – не знал никто, но Марк и не спрашивал. Хотя было у кого – двое караульных стояли у КПП и курили самокрутки. В воздухе витал знакомый запах нестиранных носков.
– Ты куда идешь? – спросил один из караульных, сверкая покрасневшими глазами.
– Да никуда, просто хожу, – ответил Марк и уверенно приблизился к шлагбауму.
– Ну так хожди! – выдал караульный и брызнул смехом. Второй тут же подхватил, и оба закатились в безудержном хохоте.
– «Вот тебе и ЗОЖники», – подумал Марк и, как ни в чём не бывало, прошёл на охраняемую территорию.
Фривольное поведение солдат легко объяснялось – внутри не было ни души. Пустые ангары так и стояли с распахнутыми дверями. Кровати, на которых спали солдаты, так и остались не заправленными. Полевая кухня оставила о себе на память горстку пепла и баки с мусором. То тут, то там валялись серые пилотки, платки, носки из грубой ткани, даже сапоги. Всё это говорило о том, что солдат подняли внезапно и вынудили поспешно выдвигаться. Но куда?
Думать об этом Марку не хотелось. Как и о том, что будет с двумя весельчаками на КПП, если кто-то из начальства вернётся.
Однако Марка не покидало чувство, что рядом есть ещё кто-то живой, что на него смотрят, его шаги слышат и с удивлением наблюдают. Вскоре он и сам начал что-то слышать. Какие-то звуки, очень похожие на натужное кряхтение. Ускорив шаг, он прошёл вдоль ангара и выглянул во внутренний двор.
То, что он увидел, едва ли могло заставить забыть то, что он почувствовал. Увидел он Блэкблю, красного от напряжения и мокрого от пота. Блэк стоял в паре шагов от широкой ямы и интенсивно работал лопатой – засыпал землёй бездонную дыру. А запах из дыры шёл самый характерный – так должны пахнуть испражнения двух сотен человек, собранные за месяц. Собственно – в яме и были испражнения двух сотен человек, собранные за месяц. Цельный рядок туалетных кабинок валялся поодаль, демонстрируя миру ржавые крепления усиленного дна (и характерные прорези в полу).
– Что ты тут делаешь? – удивлённо спросил Марк. Его обуяло чувство, будто он застал товарища за непристойным занятием, вроде излюбленного подростками уединения с журналами. Но Блэк и не думал смущаться. Он с той же интенсивностью налегал на лопату – наваливался на неё и правой рукой, и правой ступнёй – кидал комья земли в зловонную могилу.
– Я думал, тебя расстреляли уже, – сказал Марк, всё острее ощущая неуместность своего присутствия.
– Для достижения поставленной цели, иногда приходится идти на уступки, – невпопад выдал Блэк, притом не отрываясь от занятия.