В море погасли огни (блокадные дневники)
Шрифт:
На огромном туристском лайнере "Вильгельм Густ - слов" - чуде комфорта и новой техники - из Данцига эвакуировались высшие чины нацистской партии, офицеры гестапо, полиции, войск СС и более полутора тысячи обученных подводников, которыми можно было укомплектовать тридцать пять экипажей подводных лодок. В каютах, трюмах и на палубах разместилось более шести тысяч гитлеровцев. И почти все они, после попадания трех торпед, за несколько минут ушли на дно.
По случаю гибели лайнера "Вильгельм Густслов" в Германии был объявлен траур, а командира конвоя, охранявшего лайнер, Гитлер приказал расстрелять.
Так что об умении русских воевать и на чужих морях не следовало бы забывать ни военным историкам, ни тем, кто надеется взять реванш и поддерживать холодную войну.
В ОЗЕРНЫХ ЗАРОСЛЯХ
Прошло много лет со дня снятия блокады Ленинграда, а полная картина героической обороны вое еще создается. Она мозаична. Мы выуживаем крупицы новых фактов, деталей и фиксируем на пленке, бумаге, полотне и камне.
В дни войны я опасался открыто записывать действия роты особого назначения. Ее существование было секретом. Свои записи я зашифровал так, что сам не Могу в них разобраться. А память подводит. Хотелось встретить кого-нибудь из разведотдела и уточнить имена, операции, но никто не попадался. Лишь недавно в Москве мне удалось узнать местопребывание командира отряда подводных разведчиков Ивана Васильевича Прохватилова. Он мечтал после войны поселиться в тихом месте и выбрал деревню Чернове под Гатчиной.
Вместе с сыном я еду к нему. Сын сидит за рулем "Волги". Ему столько же лет, сколько мне было во время войны. У него растет четырехлетний мальчишка - мой внук. Малышу, видно, не доведется, как нам, скитаться в теплушках. Мир сохраняется, но угли большого костра еще тлеют повсюду.
Мы выезжаем к южной окраине города. Когда - то здесь стояли деревянные домишки и проходила линия обороны. Сейчас окраина неузнаваема: на бывшем болотистом поле вырос огромный современный город, не похожий на старый Питер. Новые кварталы просторны и величественны. Они со всех сторон обступают город. В них обитает больше жителей, нежели в центре, и люди живут в отдельных квартирах с газом и горячей водой.
Миновав восстановленную Пулковскую обсерваторию, мы мчимся по широкому асфальтированному шоссе на Гатчину.
После войны на обожженной и начиненной металлом земле долго не показывалась зелень. По обеим сторонам дороги виднелись черные обломки деревьев, истерзанные осколками бомб и снарядов, и полуобгоревшие пни берез, тополей и дубов. Инвалидов давно выкорчевали. На их месте теперь раскинулись фруктовые сады и зеленые рощи. На обильно политой кровью земле буйно тянется вверх новая поросль. Она прикрывает шрамы войны. Уже с трудом разглядишь вмятины, оставшиеся от прежних дзотов, рухнувших землянок, траншей и воронок. Скоро они совсем сотрутся с лица земли.
Гатчина, которая более двух лет находилась в руках оккупантов, отстраивается медленней. От ее окраин еще тянутся такие разбитые дороги, что по ним трудно проехать. Машину раскачивает и трясет на колдобинах, В глубоких лужах "Волга" неожиданно как бы лишается тормозов, они не действуют. Но мы все же минут за сорок преодолеваем пятнадцать километров и попадаем в деревню Чернове. У первого встречного спрашиваем;
– Где живет Прохватилов?
– Какой? Молодой или старый?
– Старый, который моряком был.
– Вон там, - указывая на какие - то заросли, говорит колхозник.
– Надо проехать за озеро, на самую окраину. Дальше уж никто не живет.
Мы смотрим в котловину на заросли. Где же тут озеро? А от него не много воды осталось. Казалось, что среди топей, затянутых ряской и круглыми листьями лилий, петляет тихая речка.
Уровень воды озера, видно, давно понизился, потому что прежние отмели стали сушей и густо поросла кустарником, осокой, камышом.
На таком озере впору жить русалкам и водяным. Что же здесь делает боевой водолаз?
Дом Прохватилова, огороженный невысоким забором, мы нашли за родником, в самой чаще зарослей. Здесь могли обитать и лешие.
Навстречу нам вышла древняя старушка.
– Вы до Вани?
– спросила она.
– Дома нема, пи - шел до вора. Якись - то хлопец мережку стянул. Хорошо, соседи бачили.
– Что же он сделает с вором?
– помня рост Прохватилова и его решительность, поинтересовался я.
– Та окажет, шо так не годится!
– ответила старушка.
– А вы кем ему доводитесь, мамашей?
– Так, так... приехала до сыночка помирать. Мне вже девяносто с гаком.
– Из каких мест?
– Лебедина. Слышали о таком местечке? Сумские мы.
Старушка провела нас в невысокую застекленную беседку, находившуюся посреди поляны, сплошь покрытой золотистыми головками высоких и крупных одуванчиков.
– А зачем вам столько одуванчиков?
– спросил я.
– Травку трусики любят. С молочком она. А цветы - пчелкам.
И тут я заметил по краям поляны ульи, похожие на игрушечные домики, а у сарая - клетки крольчатника.
– Ух какое у вас хозяйство!
– невольно воскликнул я.
Вскоре за оградой показалась еще одна пожилая женщина, закутанная в белый платок, как это делают украинки, спасаясь от палящего солнца.
– Жена прийшла, - сказала старушка.
– Може, во - на знает, где его шукать.
Женщина, принесшая корзину свежей травы для кроликов, говорила на таком же смешанном русско-украинском языке, бытующем на юге.
– Гостей Иван Васильевич не ждал, - сожалея, сказала она.
– И куда пийшел - не знаю. Гадаю, шо у той край. К обеду явится, - уверила нас женщина.
Вскоре появился и Прохватилов, притащивший на плече старенькую мережку. Поставив ее сушиться у стенки сарая, он стал вглядываться в меня и, конечно, не узнал приходившего в отряд корреспондента. Спросив, зачем я прибыл к нему, Иван Васильевич протянул руку, крепко стиснул мои пальцы и пригласил:
– Прошу в дом.
Пропустив вперед, он повернулся к женщинам и негромко сказал:
– Пожарьте рыбки свежей и чего-нибудь еще сообразите.
В большой, не по-деревенски обставленной комнате стоял огромный письменный стол, широкий зачехленный диван, а над ним на стене висело в раме большое фото: еще молодой Прохватилов в парадной форме капитана третьего ранга, увешанный орденами, и рядом с ним небольшая круглолицая женщина в берете со звездочкой и медалью "За оборону Ленинграда" на кителе.