В мышеловке
Шрифт:
Дожидаться пока Князев переварит услышанное мне ни к чему. Окинув его на прощание показательно строгим взглядом, сворачиваю за угол и перебегаю дорогу.
Теперь бы милый не подкачал.
– Жек, ты утром так резко сорвался, я даже посоветоваться не успела, - выпаливаю на его сухое: "Что надо?". Занятость так и прёт. На нём и общая с Золотарёвым мастерская по производству кованых ворот, и дела какие-то в налоговой, и выбор подходящего под размеры усыпальницы спального гарнитура. Чтоб обязательно из натурального дерева. Понимаю, что загруженность не повод обижаться, но в мозгу так и печёт клеймом - неполноценная.
–
– Ты же знаешь, какая Рада упрямая! Вбила себе в голову, что сама справится и не станет никого напрягать. А двойняшки, между прочим, вчера пожаловались мне на шум. Говорят, что бабайка страшный в окно заглядывает, по комнатам шуршит, Мари, бедняжка, едва не уписалась от страха. Жутко им в старом доме без папиной защиты.
– И ты молчала?!
– предсказуемо взрывается муж. Ну а как иначе-то? Дети его больная тема.
– Значит так, ночью спим в доме Драгоша, на то мы и друзья, чтобы выручать друг друга.
– Рада будет против, - качаю головой, забыв, что он меня не видит. - Думаешь, я не предлагала такой вариант?
– Зара, у меня дел по горло, хоть ты мозг не выноси. Можно подумать желание Рады кого-то колышет. Один звонок Драгошу и он поставит жену перед фактом. До вечера.
– Люблю тебя...
– срывается в пустоту. Жека уже сбросил вызов.
Где-то глубоко в груди скребет осознание, что я его недостойна, и оно никак не связанно с неспособностью уже шестой год зачать. Несмотря на своеобразность, Жека такой светлый, искренний, настоящий, нет в нём ни капли фальши. Полная моя противоположность. Это чувство ядовитой субстанцией разъедает мозги, пропитывает душу несмываемой грязью, потому что не хорошо играть людьми, их чувствами.
А ведь ради мести я солгала даже ему, - констатирую, сотрясаясь от горького смеха и удивлённо разглядывая саднящие ладони. Никак не соображу, когда успела врезать ими по проржавевшей обшивке старого ларька.
– Но что поделать, если они не оставляют мне выбора? К чему благородство, если через пару дней я его потеряю?
Полюбить так сильно и безнадёжно - это в душе взлелеять чёрную дыру.
Стоит ли удивляться, что её тьма меня засасывает? Ведь алчная бездна боли и протеста держит слишком крепко, чтобы выкарабкаться самостоятельно.
6
Рада
Какой-то невнятный стук настырно дребезжит в голове, словно порываясь пробить невидимую стену, отделяющую реальный мир ото сна. Полусонное сознание в попытке удержать дремоту норовит списать его на сердцебиение, но с такими перебоями впору даже не скорую, а сразу священника вызывать и то не факт, что дотянешь.
Нет, это точно не сердце, вот оно - ритмично колотится над затёкшей рукой, - соображаю близоруко озираясь вокруг. Полоса лунного света, изломанная неровно задёрнутой шторой, высвечивает раскрытые ступни спящей у окна Мари и, высеребрив проход между детскими кроватями, обрывается за пяткою Миро. Этого освещения достаточно, чтобы поднявшись из-за низкого столика, за которым я пристрастилась засыпать в последнее время, бесшумно добраться до двери, повернуть ручку.
Щелчок замка сопровождается повторным стуком. Возможно, то игра воображения, но у меня ей-богу нутро холодеет от вибрации оконного стекла в соседней комнате. Как очередью гальки зарядили. Хоть Зара с Жекой весь вечер цапались, а затем так же бурно мирились, вряд ли стали бы громить чужой дом посреди ночи. В чем тут же и убеждаюсь, наткнувшись на них в коридоре.
– Да потому что спишь как хорёк, - приговаривает сестра, настойчиво подталкивая отчаянно зевающего мужа к входной двери.
– Ну выйди, глянь, чего тебе стоит? Если мне показалось, честное слово лягу тихо под бочок и больше не пикну.
– Как же ты меня достала, - обречённо стонет тот, явно согласный на что угодно, лишь бы от него отстали.
– Это мыши бьются на свет ночника.
– Какие ещё мыши? Просыпайся, давай.
– Летучие, Зара. Летучие...
– Да по боку им твой ночник. Они на звук ориентируются.
– Тем более, трещотка, - следует вымученный отклик.
– По твою душу пожаловали.
Забыв спросонья об излюбленной опции слать любые помехи в эротический тур, Жека механически вышагивает в навязанном направлении... и круто оборачивается на мой внезапный чих.
Мадеев, чтоб тебя!
– запоздало зажмуриваюсь, но привыкшие к полумраку глаза уже успели отметить как его рельефный пресс, так и отсутствие боксеров под распахнутым халатом.
– Будь здорова, - бурчит он, едва ли осознавая свою наготу.
Видимо мне одной здесь неловко, потому как новоявленный эксгибиционист даже не шелохнулся, а присутствие Зары носит чисто номинальный характер, её куда больше заботит источник звяканья и причина собачьего лая.
– Спасибо, - отзываюсь, не поднимая глаз. В целом ситуацию можно бы назвать щекотливой, в чём-то даже комической, если бы не благодарность. За спиною пусть заспанного, пусть любителя, но всё-таки боксёра, незваные гости пугают не так сильно. Своевременно, однако, родня с ночёвкой навязалась, нужно будет извиниться перед Драгошем за резкость, с которой я восприняла эту новость.
Заслышав лязг, решаю повторно осмотреться. В то время как Зара с необъяснимой ретивостью отпирает замок, Жека, прижавшись лбом к обивке входной двери, без особого энтузиазма водит рукой по стене в поисках выключателя, естественно безуспешно - тот расположен с другой стороны. В голову незамедлительно закрадывается мысль, о нелогичности происходящего. Любящая женщина, а чувства сестры к своему "похитителю" сомнений не вызывают, ни за что не станет рисковать избранником буквально выталкивая его заспанного в неизвестность. Горячность злопамятной родственницы определённо смущает, освежая в памяти недавние угрозы, от которых спину окатывает потоком нехороших предчувствий.
– Не много ли самодеятельности для гостьи?
– допытываюсь, рывком дёргая Зару на себя.
– Возвращайся в свою комнату. Чтоб я носа твоего до самого утра здесь не видела.
Уголок чернильных в полумраке губ вздрагивает усмешкой. Показалось - нет?
– Поздно, - тихий шёпоток этой негодяйки пронизывает онемением не только мысли, но и тело. Мне едва удаётся отрывисто вдохнуть, прежде чем тишину дробит звуком отворяемой двери.
На пороге в призрачном свете новой луны четко угадывается мужской силуэт, и я невольно холодею, чувствуя, как под тисками моих пальцев в спазме беззвучного смеха вздрагивают острые плечи Зары. Вот же дрянь, добилась желаемого. Снова.