В небе Чукотки. Записки полярного летчика

Каминский Михаил Николаевич

И еще одним редким даром владел он — словом. Без всякого напряжения умел в разговоре увлечь и зажечь. Его лексикон был прост, но логика мысли, модуляции голоса, мимика лица всецело захватывали собеседника. Это была высшая человеческая красота — красота интеллекта.

Не знаю, чем я «показался» Швецову, но мы подружились. В своих жизненных университетах я что–то получил у Швецова, за что и благодарен этой дружбе.

После года Анадырской зимовки Швецов уехал на Шпицберген, оттуда — в Якутию, на ледники Индигирки, а затем на фронты Отечественной войны. Немало времени подарил он и Воркуте. И везде оставил полезный след. Так, в Анадыре благодаря проведенным его сотрудниками исследованиям и выработанным рекомендациям консервный завод был спасен от разрушения, Не менее важно и то, что местные строители впервые узнали, что с «мерзлотой надо дружить». Зимой 1936 года Швецов совершил на собаках «поездочку» длиной в полторы тысячи километров. Изучил горячие источники возле бухты Провидения и залива Святого Лаврентия. Взял пробы воды, отправил их в Москву для анализа, собрал все известные факты и легенды о чудотворном действии источников и статью о них отправил в центральный журнал. Это была первая публикация о таком малоизвестном богатстве недр Чукотки.

После отъезда Швецова из Анадыря следующая моя встреча с ним произошла при любопытных обстоятельствах.

В конце второго года войны я возвращался из Арктики в Москву. Ехал в страстной надежде освободиться от «брони» и уйти в боевую авиацию. Время было трудное, голодное, и у многих было настроение — лишь бы день прожить. О завтрашнем не очень–то задумывались. На второй день пути, за Новосибирском, от нечего делать я зашел в соседнее купе и стал наблюдать за компанией преферансистов. Через некоторое время обратил внимание, что на третьей полке лежит человек и читает, не обращая внимания на шум, гам и табачный дым, Я еще позавидовал: есть же люди, способные а такой обстановке чем–то увлечься! В какой–то момент этот человек, перевертывая страницу, отстранил книгу от лица, и я узнал Швецова. Обрадовались встрече оба, разговорились. Спрашиваю; «Чем это ты увлекся?» А он показывает мне книгу на английском языке о той же мерзлоте. Сказал, что готовится к защите диссертации, изучает язык и заодно терминологию по специальности.

В последующем разговоре выяснилось, что продуктов у него нет.

— Понимаешь, столько оголодавших едут с запада, особенно детишек, смотреть на них страшно. Раздал я все. Сейчас еду в Москву, мечтаю попасть в действующую армию.

Вот так я узнал, что за прошедшие семь лет мой друг не изменился.

Были и другие, такие же этапные встречи на перекрестках жизни. Прошло более тридцати лет, как я знаю Петра Филимоновича Швецова и вижу, что почетное звание члена–корреспондента Российской академии наук получено им заслуженно.

Я намеренно подробно остановился на столяре Дылеве и его аттестациях фанерному домику.

Как ни странно, полезный опыт иногда не выходит за областные границы и нередко вообще забывается. Далее читатель увидит, что именно так, на долгие годы, случилось с чукотским опытом применения самолетов для нужд геологов.

Масштабы освоения труднодоступных мест не стали меньше за последние тридцать лет. Проблема жилища на Крайнем Севере, да и в других отдаленных местах, не потеряла остроты. А вот о фанерных домиках того типа, который предложил в 30–х годах инженер Романов, я с тех пор не слышу. Кажется мне, что домики Романова забыты напрасно, поэтому дополню рассказ о них.

Вскоре после посещения домика мерзлотной станции в Анадыре я увидел три таких же домика в заливе Креста в геологической экспедиции М. Ф. Зяблова. Став командиром чукотского отряда в 1937 году, я выписал Дылева и с ним два таких домика. Их полезная площадь 25 квадратных метров. Эти домики на нашей северной базе, известные всей Арктике под именами «Северный» и «Южный», прослужили людям по многу лет. Странное дело, за эти годы сгорело два рубленых дома и ничего не сделалось фанерным.

Сохранение тепла в таких домиках достигается двумя воздушными прослойками меж трех фанерных стенок. Эти промежутки для уменьшения конвекции и теплоотдачи семой фанеры заполнялись, а точнее — завешивались плотной бумагой в «зигзаг». Весь секрет долголетия — в тщательности сборки. Рекомендации Т. С. Дылева, выданные домикам «инженера товарища Романова», потому с таким блеском оправдали себя, что их собирал добросовестный «столяр первой руки» сам Т. С. Дылев.

Быть может, мое напоминание об этом старом опыте пригодится сегодняшним хозяйственникам всякого рода экспедиций.

ОТ УРАЛА ДО МЫСА ДЕЖНЕВА

(Подвиг жизни Сергея Обручева)

Встреча со Швецовым открыла мне еще одного интересного человека, а через него я узнал истинное значение слова «отвага».

Дело было так. Когда Петр занимался с Карташовым, я пересматривал книги, лежащие на тумбочке, сколоченной из двух ящиков. Преобладали специальные книги, но среди них я обнаружил стихи Блока, Есенина, Маяковского, Фета и Багрицкого. Было несколько новинок прозы и альбом картин Третьяковской галереи. Все это говорило о хозяине больше, чем он мог сказать о себе сам. Заметив мой интерес, Швецов произнес:

— Сейчас я тебя удивлю! — и достал с полки книжечку с силуэтом самолета на бело–голубом поле обножки. — Перед самым отъездом получил от автора! Посмотри!

Я взял книгу, и у меня задрожали руки.

«Сергей Обручев. На самолете в Восточной Арктике», — прочел я на заглавном листе. Полистал ее, просмотрел заголовки и, возвращая книгу хозяину, подумал о том, что Митя был прав: нас действительно бросили на Чукотку, как щенков в воду. Подумать только, прошел уже год, как вышла в свет эта книга, а мы, уезжая из Москвы, понятия о ней не имели. До нас здесь перезимовал отряд Павленко, мы же не имеем даже самой скудной информации о том, как жили и летали наши предшественники. Что же это за порядок, при котором каждый начинает накапливать свой опыт, как будто до него ничего и не было?!

— Не дашь ли почитать, Петр Филимонович? Он помедлил, точно обдумывал, стоит ли затягивать наш разговор, потом сказал:

— Пришлось ли тебе читать «Землю Санникова»?

— Ну как же, конечно!

— Понравилась?

— Не то слово — увлекла чертовски.

— Так вот, автор «Земли Санникова» Владимир Афанасьевич Обручев — человечище удивительный! Геолог, географ, академик и писатель — дай бог каждому. Одержимый! Такими, как Ферсман, Губкин и Обручев, сегодня и славна отечественная геология.

А Сергей Обручев — сын Владимира Афанасьевича. Как видно, он унаследовал все таланты отца. Широкого профиля геолог, выдающийся географ и, видишь сам, писатель. А как интересно пишет!..

Швецов, задумавшись немного, полистал книжку и протянул ее мне. Вне связи с предыдущим со вздохом сказал:

— Завидую я вам, летчикам! Эпоха вынесла вас на самый гребень.

— Поясни, пожалуйста, что–то не доходит!

— Что ты читал об экспедициях в Арктике?

— О Седове, о челюскинцах, перед самым отъездом прочел Амундсена. Если, конечно, не считать Джека Лондона.

— Джек Лондон — это романтика. Увлекает — потому полезна. Но на одной романтике не уедешь.

— Ты прав. Как раз об этом я и думал на вынужденной.

— А что читал у Амундсена?

— О его поисках северо–западного прохода.

— Этого мало. На первый случай я дам тебе кое–что еще.

Швецов встал и достал с верхней полочки стопку книг. Перебирая их, заметил:

— Это все — об Арктике. Вот возьми книгу об экспедиции Франклина. Она познакомит тебя с трагической историей. И вот эту тоже. О походе Амундсена на Южный полюс. Велик Нансен, слов нет, но еще выше Амундсен. Глыба!