В небе Чукотки. Записки полярного летчика
Шрифт:
Решив основную задачу, я задержался бы еще, чтобы запастись свежим мясом и рыбной продукцией, но 14 сентября получил с базы взволновавшую меня радиограмму:
«АНАДЫРЬ КАМИНСКОМУ
КОНКИН УЕХАЛ ТЧК ОСТАЛИСЬ ОДНИ ТЧК ЛАГУНА ЗАМЕРЗАЕТ ТЧК ЖДЕМ ВАС ТЧК
СУРГУЧЕВ»
ЕСТЬ ТАКОЕ СЛОВО НАД0!
Я знал, что Конкин уедет, что приедут новые люди, но все это представлялось в будущем, а оно пришло вот так — сразу. Тревожно заныло сердце. «Остались одни!» Очень точные слова нашел мой новый товарищ Сургучев. Боже мой, как же легко живется, когда старший рядом! Теперь и посоветоваться не с кем. Все надо решать самому, а дела сложные и непривычные. Особенно встревожило то, что лагуна замерзает. Значит, на северном берегу началась зима. Со своей лодкой я могу застрять здесь. Надо вылетать, и немедленно!
15 сентября, ровно через год после прибытия с материка, в такой же тихий и ясный день, я стартовал с лимана. Запрос о погоде, как обычно, остался без ответа, но была надежда, что бортрадисту Малову удастся получить его в полете. Кроме экипажа, на борту находились Берендеев, радист полярки мыса Северного Радимир Медведев, застрявший на юге секретарь Чаунского райкома Наум Пугачев и две Ольги.
До залива Креста сохранялась отличная погода, но хребет оказался закрытым шапкой мощной облачности. Представьте себе дежу, через край которой перевалилось пухлое тесто. Только облачное «тесто», клубясь, переваливалось непрерывно и, опустившись до высоты 1000 метров, непостижимым образом исчезало.
Позднее я узнал, что этот процесс называется «адиабатическим» нагреванием. Воздушная масса, насыщенная водяными парами, опускаясь в более плотные слои атмосферы, сжимается и освобождает тепловую энергию, а она превращает видимый глазом водяной пар в невидимое состояние.
Добиться связи с полярной мыса Северного Малову не удалось. В погоде северного побережья ориентировало лишь сообщение из Ванкарема: «Высота облаков 50 метров, видимость два километра, температура минус три, тихо». Хотя от Ванкарема до базы двести километров, принятое сообщение давало мне важное знание: безветренная погода способствует быстрому замерзанию морской воды и возникновению тумана.
Черт возьми! Опять надо обниматься с риском! По–хорошему, надо бы сесть в бухте Оловянной и переночевать у геологов. Но за ночь, может статься, лагуна покроется льдом, и тогда самая распрекрасная погода мне будет ни к чему! Полечу — рискую, сяду у геологов — тоже рискую! Но какому–то риску надо отдать предпочтение. Проклятое «надо!»
Вспомнил прощальные слова Конкина: «Не сробей, если дело потребует!» — и решился лететь.
В этом решении выразилась не смелость, а опыт. Я уже знал некоторые особенности микроклимата в горах. В теплое время года над отдельными массивами в сплошной облачности бывают «продухи», а облачность по мере продвижения от моря постепенно приподымается. Бассейн Амгуэмы мною изучен, как собственный карман. Где бы я ни оказался, выйдя под облака, реку найду обязательно, а по ней даже «на пузе» выйду и на побережье. Ну а если мои расчеты не оправдаются — вернусь к геологам. Но расчет оказался правильным, и через час волнительных переживаний — поиска «окна» в облаках, крутого спуска «винтом», розысков реки среди хаоса сопок — я вышел в нижнее течение Амгуэмы. К счастью, тумана над побережьем не было, хотя видимость с бреющего полета не превышала километра. В знакомой местности это не пугало.
Пройдя над базой и этим дав знать о своем прилете, я сделал посадку. Лагуна с посадочной акваторией находилась в шести километрах от базы, надо набраться терпения и ждать, пока Драневич запустит трактор и прибуксирует выводные шасси. Подрулив к заберегу, я выключил мотор, а Митя бросил якорь. Без гидрокостюма на берег не перебраться, и я попросил Митю сварить кофе, чтобы в ожидании людей «отмякнуть» душой после трудного полета.
Мои пассажиры выбрались на верхнюю палубу, а попросту говоря, на плоскую спину лодки, и тут я услышал горестный плач. Увидел трогательную картину: обе Ольги, уткнувшись носами в плечи друг другу, заливались слезами:
— Мамочка родная! Да куда ж мы попали, тут и земли–то нету, вода и лед. Да что же теперь с нами будет!
Я посмотрел кругом, и самому стало муторно.
При взгляде на север глазу представлялась неширокая, припорошенная снегом галечная коса. За ней зубчатым забором громоздились торосы, выжатые на берег. Влево и вправо эта полоска земной тверди уходила в туман. Со всех других сторон нас окружала угрюмая неподвижность стынущей воды. Все это было накрыто мглой, из которой сыпался реденький снежок. Ни кустика, ни деревца, ни строения — никаких признаков жизни человека. Мертвая, безрадостная тишина. Ни плеска воды, ни шума ветра, ни птичьего крика.
Если такая картина удручает меня, что же могут думать эти материковые девчушки, первый раз в жизни поднявшиеся в небо!
Общими усилиями мы успокоили оробевших новобранцев отряда, а горячий кофе усилил теплоту нашего к ним внимания.
В сумерки пришел трактор, облепленный людьми, с выводными шасси на буксире. Дендерюк и Кислицин, в гидрокостюмах, вошли в воду, навесили на самолет колеса, и вскоре он стоял на берегу в полном порядке. С любовью я смотрел на него, как на живое существо, выручившее в трудную минуту. «Теперь отдыхай, друг, до следующего лета!»
Сургучовым назвался могучей комплекции парень с открытой, располагающей улыбкой на краснощеком лице. Понравились мне и другие новички, которых я рассмотрел уже в доме за ужином. Подумалось: надо, чтобы и я им понравился, тогда мы одолеем все!
НОЧНЫЕ ТРЕВОГИ
Не знаю, кто как вступает в свою командирскую должность. У меня она началась с размышлений, которые долго не давали уснуть, несмотря на усталость.
В роли подчиненного я болезненно переносил действительные или кажущиеся несправедливости своих начальников. Теперь я сам начальник, и мои действия тоже кого–то могут унизить. Как избежать этого?
Конкин сказал мудрые слова; «Всякое дело начинается с человека!» То есть зависит от его работоспособности, энтузиазма и даже настроения. Перед умственным взором проходили примеры руководства Гроховского, Шитова, Швецова, Конкина, Зяблова. У каждого из них доминировало что–то главное. Отвага, убежденность, справедливость, демократичность, увлеченность. Все эти качества — слагаемые искусства руководить людьми. Как мне овладеть этим искусством? С чего начать, чтобы завоевать авторитет?
Вспоминаю, что вызывало у меня доверие к своим командирам. Когда они советовались и убеждали, а не распоряжались, как бесчувственной пешкой. Но значит ли это, что прежде, чем приказать, надо посоветоваться? Нет, конечно! Это абсурд! Но, с другой стороны, нельзя превращать подчиненных в слепых исполнителей административной воли. Противоречие? Да! В том–то и состоит искусство, чтобы добиться единства этих противоположностей, Нельзя руководить, не прислушиваясь, не советуясь с людьми, не убеждая их, иначе обязательно наделаешь ошибок. Наверное, надо начинать с общего собрания. Надо создать атмосферу товарищеского единомыслия, а когда люди будут знать задачу, убедятся в ее необходимости, тогда можно и приказывать!
Нас всего восемнадцать! Меньше, чем на соседней–полярной станции. Но значимость того, что мы должны делать, во много раз больше. И не только для Чукотки. Если по нашей вине станут зимовать во льдах корабли — пострадает вся держава. Значит, сила не в количестве!
Но и а коллективе не все равны по своей роли в деле. В нашем «оркестре» солистами являются летчики. Их настроение определяет все. Сургучев и Катюхов уже зимовали здесь с отрядом Павленко. Они первыми поднимались в здешнее небо, и я заглазно уважал их за это. Но какие у них характеры, привычки? Может, они самоуверенные задаваки и не захотят признать во мне старшего? Штурмана Морозова и бортмеханика Мохова рекомендовал сам Шевелев. Они — типичные «люди воздуха» и ничего не желали делать на земле. А если что и делали, то из–под палки. Была у Конкина бамбуковая тросточка, которой он грозился, а порой и вытягивал пониже спины лентяев. Возраст, заслуги и личные качества позволяли Конкину и такую форму обращения. На него не обижались и относились как к отцу, которому это позволительно.