В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945
Шрифт:
В феврале работал наиболее интенсивно. Во время бурения шпуров в слое угля приспособился погружать в него вращающуюся от «барана» штангу с коронкой непрерывным и сильным нажатием на машину сзади не только корпусом своего тела, но и коленом правой ноги. Вероятно, поэтому в начале марта мне неожиданно пришлось надолго уйти на бюллетень. Получилось это потому, что колено страшно распухло. Пришлось пойти в медсанчасть поселка и показать больное колено врачу-женщине, и она пришла в ужас от увиденного. Определила название болезни как бурсит правого коленного сустава. Сказала, что излечиться от него, по существу, можно только длительным покоем для ноги, во время которого можно применять теплые повязки. Поэтому освободила меня от работы,
Пока из-за болезни меня почти месяц не было на работе, в обоих участках шахты произошло по одному тяжелому несчастному случаю – ночами обрушивалась кровля в забое и бутовых. В результате погибли и сильно поранились несколько крепильщиков, навальщиков и бутчиков, в основном из незнакомых мне бывших военнопленных, фамилии и имена которых не запомнил. Погиб и проживавший со мной в соседней комнате общежития западный украинец. Всех их тихо, даже не обмыв тела, как это положено, и без присутствия родных, которых либо не известили, либо не дождались, похоронили в рабочей же одежде на кладбище поселка.
В день 1 мая – «великий» праздник трудящихся, объявленный «днем повышенной добычи угля», как и предшествовавшее 30 апреля, я работал в утреннюю смену на втором участке шахты. И был свидетелем, как изо всех сил трудился в ней в забое с совковой лопатой простым навальщиком одетый в обыкновенную спецовку самый большой начальник – заведующий шахтой, а фактически – заведующий шахтоуправлением, так как руководил он не одной, а двумя шахтами – № 48 и 3/4. С ним вместе были несколько других конторских работников-мужчин, а также председатель шахткома и секретарь местной организации ВКП(б), который очень много суетился и в основном командовал всеми. И когда у меня внезапно порвались резиновые перчатки, этот «командир» «уговорил» меня работать без них. Так что пришлось проработать остаток смены, держа «баран» и длинный кабель к нему голыми руками и рискуя при этом погибнуть от возможного удара пробившимся электротоком.
Неожиданно майские праздники омрачились из-за того, что мои бывшие соседи в комнате общежития Юров и Силаев вдруг исчезли из него. После них нашли на столе комнаты записку, что они якобы с разрешения своего начальника смены уехали на неделю домой в Пензенскую область, чтобы проведать семьи, которые не видели более 7 лет. Это вызвало переполох. Кончилось тем, что из районного отдела внутренних дел на родину Юрова и Силаева срочно послали двух вооруженных сотрудников, которые уже 6 мая привезли обоих беглецов и заключили их в тюрьму в Свердловске. Через неделю состоялся суд, который приговорил бедняг к 7 годам лишения свободы, о чем всех нас – бывших пленных широко известили, чтобы мы не последовали примеру осужденных. Куда потом они делись, мне неизвестно.
Конец мая ознаменовался для всех бывших пленных двумя яркими событиями. Первое было печальным: погибли на работе два бутчика – мой хороший знакомый Савельев из-под Харькова и его напарник. Как это случилось, сказать точно не могу – говорили, что при бурении ими вручную кровли для ее подрыва откололись большие куски породы и упали им на головы. Два человека успели отвернуться и не пострадали. Покойных привезли в морг при медсанчасти, где женщина, с которой жил Савельев, раздела, обмыла и переодела его тело в чистую одежду, а другой покойный так и остался в том, во что был одет, и лишь разбитое лицо его кто-то вытер от шахтной пыли. Положив в простые гробы обоих, вызвали телеграммой их родных. Но через двое суток приехали на похороны, на которых присутствовал и я, только престарелые отец и мать Савельева. До и во время похорон они не плакали и молча сидели на стульях перед телом единственного сына, которому было уже около 40 лет. Как оказалось,
Второе событие было более или менее радостным. Паспортный стол Свердловского районного отдела внутренних дел выдал нам удостоверения личности, заменявшие паспорт, хотя и действительные лишь на полгода и только в пределах Свердловского района. В них, в частности, было написано, что мы прибыли в этот район из рабочего батальона. На обратной стороне удостоверения находились сверху типографские надписи: «Особые отметки» и «Прописка», но под ними не было ничего… Это удостоверение хранится у меня до сих пор. В тот же день получил от мамы письмо с сообщением, что брат Виталий еще в конце апреля демобилизовался из Военно-морского флота и возвратился домой и что теперь ей не хватает только меня.
В ночь с 15 на 16 июня на втором участке шахты, заканчивая работать в ночной смене, я подвергся смертельной опасности. Тогда, к великому моему счастью, я оказался в компании вдвоем с опытной запальщицей Гелей, не будь которой рядом, не знаю, что бы со мной было. Произошло это так. После того как я закончил бурить «бараном» 8 запасных бурок для сменяющей нас утренней смены, ко мне подошла со своими взрывными средствами Геля. Ей предстояло взорвать мои 7 или 8 бурок, чтобы обеспечить ей необходимый фронт работ для следующей смены. Геля, как обычно, скомандовала крепильщикам и навальщикам закончить работу и уйти вниз, что они и сделали. Я тоже отнес с ними на безопасное, с моей точки зрения, расстояние свой «баран» вместе с кабелем и возвратился к Геле, чтобы помочь ей.
Как только она заложила взрывчатку в первую бурку, внезапно затрещали деревянные стойки, что предвещало начало обрушения кровли в забое. Поэтому мы попытались поскорее уйти вниз к другим забойщикам, но не успели – кровля в забое и в бутовых стала с грохотом рушиться, ломая и сбрасывая с мест стойки. При этом от возникшего очень сильного потока воздуха у обоих из нас внезапно погасли лампы, и мы остались в полной темноте. Зажечь их снова было невозможно. Да, кроме того, надо было очень спешить, так как вот-вот могла обрушиться кровля и над нашими головами, поскольку на том месте, где мы находились, еще не было стоек.
Я растерялся и шепотом на родном языке начал просить своих покойных отца, дедушек, бабушек и сестренку помочь мне. И помощь тут же пришла – Геля взяла меня за правую руку, отбросив потухшую лампу, и повела вверх по очищенному от угля забою, пока мы не уперлись в торцевую стенку. Теперь моя дальнейшая судьба зависела только от Гели.
Она попыталась успокоить меня, стала объяснять, что будем делать дальше, но я ее совсем не понимал. Запомнил лишь то, что пойдем очень осторожно, держась постоянно руками за торцевую стенку, назад в бутовое пространство, хотя находиться в нем и очень опасно, пока не доберемся из него до лаза в верхний, опустевший штрек выработанного первого уровня шахты. И стали мы с Гелей медленно-медленно, часто спотыкаясь об обвалившиеся куски породы, щупая их руками и слыша, как они продолжают иногда падать и спереди и сзади, двигаться назад от своего обрушившегося забоя. Шли мы, конечно, долго.
Наконец Геля сказала, что мы у лаза. Она влезла в него, а я за ней, и так мы выбрались в опустевший штрек, где надолго остановились и несколько успокоились.
После долгих часов блужданий в полной темноте мы наконец увидели свет в конце штрека и добрались до наклонного ствола. А по нему без особых усилий выбрались из шахты. Это случилось примерно в 8 часов вечера в воскресенье 16 июня. Так что в полной темноте мы пробыли около 20 часов – почти сутки. Хорошо еще, что и мне, и Геле предстояло выйти на работу не в эти же сутки в ночную смену, а завтра в утреннюю. Поэтому у нас оставалось более 8 часов времени, чтобы утолить голод, выспаться, отдохнуть и прийти в себя.