В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945
Шрифт:
Вскоре после моего приезда я должен был явиться за получением паспорта. Геннадий отдал мне свое военное обмундирование, чтобы я для всех, особенно для начальника милиции, выглядел как демобилизованный из армии.
…Когда с паспортом я возвратился домой, меня уже встречала мама, и вместе с братьями и сестрой мы сели за стол. А на следующий день я занимался разбором семейного архива. Все имевшиеся дома бумаги я аккуратно рассортировал, навел порядок с книгами и журналами в большом книжном шкафу. Вечерами, хорошо одевшись, я с братьями выходил прогуляться по деревне. Встретив нас, пожилые женщины, потерявшие на войне близких, говорили: «Вот Пелагея Матвеевна какая счастливица – все ее сыновья остались живыми, а наши погибли!» Поэтому скоро мама запретила нам совместные прогулки, чтобы не расстраивать женщин.
В начале августа я напросился у Толи и Инессы поработать с ними на колхозном поле, где убирали озимую пшеницу. Техники на поле почти не было – работала кое-как на лошадиной тяге одна старенькая жатка, часто выходившая из строя. Трудились в основном женщины, которые жали пшеницу серпами и вязали ее в снопы. Как-то ранним утром мама попросила меня одеться по-военному и поехать с ней на попутном грузовике до деревни Ивашкино, где проживала ее старшая сестра Матрена Ракчеева. В тот день грузовик повез из нашей деревни в Канаш рожь для сдачи государству. Пользуясь этим, мама захотела проведать сестру и заодно поделиться с ней радостью моего возвращения. С собой мы захватили гостинец – бидон со свежим медом. Увидев и поцеловав меня, тетя заплакала. Конечно, она быта очень рада, что я вернулся домой цел и невредим, но ей очень больно, что она потеряла в войну супруга Максима и сына Ивана. Иван, как и я, попал в плен, но еще в 1943 году быт освобожден Красной армией и воевал в ее рядах. Потом он получил тяжелейшее ранение и лежал в госпитале, откуда его, не излечив, отправили домой, где он скончался. После ранения демобилизовалась и моя двоюродная сестра Настя, которая из-за ранения не могла иметь детей. Она жила с мужем, тоже фронтовиком, Николаем.
Глава 6
Будучи в один из августовских дней в Батыреве, решил посетить среднюю школу, которую окончил, и педагогический техникум, где предстояло начать учебу Инессе. В обоих зданиях, как оказалось, шел ремонт, и я не встретил ни одного знакомого учителя. При входе в техникум меня кто-то окликнул по имени. Обернувшись, увидел юношу, лицо которого мне было знакомо. Оказалось, это возмужавший за прошедшие годы Виталий Горшков. Вместе с ним я часто брал книги из районной библиотеки, и мы даже надоедали женщинам-библиотекарям. Случилось так, что Виталию, мечтавшему в детстве выучиться на «морского капитана», стать им не удалось. В войну он дослужился до лейтенанта, но потерял здоровье.
Мы с Виталием зашли к знакомой девушке – Лене Ивановой, которую последний раз я видел кокетливой пятнадцатилетней девочкой. Представив меня Лене, Виталий ушел по своим делам. На этот раз в Лене меня прежде всего потряс взгляд ее глаз – жгучих, пронизывающих и каких-то игривых, хотя лицо ее оставалось серьезным. Очень приятными были и улыбка, и голос. Так что в тот августовский день я сразу и пылко влюбился в Лену. И после Лены уже ни в одну другую женщину, как бы она ни была хороша, мне не пришлось влюбиться. Лена была студенткой Ленинградского института холодильной промышленности и через год его заканчивала. Я поинтересовался у Лены, зачем к ней приходил Коля Сергеев, с которым мы встретились в дверях, и почему он так быстро ушел. Лена ответила, что сегодня Коля в очередной раз сделал ей предложение, а она отказала, потому что он не нравится ей и она не может себя заставить жить с ним без любви. Потом мы разговорились с Леной о ее родителях. Ее отец по-прежнему томился в заключении в Воркуте, а мать работала учительницей. Брат Филарет, ушедший на войну добровольцем, погиб на фронте. Все сестры Лены потеряли на фронте мужей. Когда я уходил, Лена неожиданно обняла меня и крепко поцеловала в губы. И после этого мне других девушек, кроме Лены, уже не было нужно.
Вернувшись домой, я рассказал маме о том, что происходило со мной в Батыреве. Мама одобрила мое знакомство с Леной, сказав, что она «вполне подходящая пара». Но мой брат Геннадий – ее бывший одноклассник – предупредил, что Лена слишком тянется к разным мужчинам, непостоянна с ними и может легко изменить мужу. Придется строго следить за ней.
При следующей встрече я рассказывал
На другой день после страстных поцелуев Лены я не выдержал и предложил завтра же официально стать мужем и женой. Лена ответила, что рада согласиться на мое предложение, но при условии, если я не буду против того, что она уже не девушка. Во время войны она встречалась с одним офицером и обещала ждать его до возвращения, чтобы стать его женой. Они переписывались, однако с апреля 1945 года письма перестали ей приходить. Лена не знала, что случилось с ее женихом. Может быть, он все-таки вернется. К тому же лучше подождать до окончания ею института и направления на работу. В течение этого года Лена предложила переписываться. И я с этим полностью согласился.
Однажды по дороге домой я попал под сильный дождь. А когда на следующий день после приятно проведенного у нее времени засобирался домой, Лена задержала меня, сказав, что я могу сильно промокнуть, и предложила остаться у нее ночевать. Но, кроме поцелуев, у нас тогда ничего большего не было.
…С тех пор как я приехал домой, мне почти не удавалось узнать, что происходит в мире: радио у нас не было, центральные газеты мама и братья не выписывали, а местная газета писала в основном о районных новостях. Поэтому, как и в шахтерском поселке, я решил ходить иногда в кабинет брата Геннадия, куда приносили много газет и журналов. И однажды из газеты я узнал, что в Москве состоялось судебное заседание по обвинению генерала A.A. Власова в измене Родине. Его и сподвижников приговорили к смертной казни через повешение.
В середине августа Лена собралась уезжать в Ленинград, и мы договорились, когда я приеду в Москву, сразу написать друг другу.
В одну из суббот мы с мамой отправилась с раннего утра в село Сень-Ахпюрт (Ново-Ахпердино) проведать младшую сестру дедушки Матвея тетю Марию Комарову. Она потеряла на войне двоих прекрасных сыновей, Петра и Сергея, и жила с маленьким внуком Геной – сыном Петра. Тетя, как и прежде, меня зацеловала, говоря, что все шесть лет твердо верила в мое возвращение.
19 августа совершенно неожиданно у нас появился гость – мой двоюродный брат Алексей Егорович Наперсткин, сдавший экзамены в Уральский политехнический институт. До наступления учебного года он решил побыть у родителей. Как только родители сообщили, что я вернулся на родину, Алексей захотел немедленно увидеть меня и почти бегом примчался к нам. Встреча, конечно, была очень радостной. Пообедали вместе с гостем.
Леша рассказал, что его забрали в армию осенью 1943 года, а в январе – феврале 1944 года ему уже пришлось участвовать в жестоких боях с немцами на Украине. В одном из боев его тяжело ранило в ногу, и он долго лечился в госпиталях, а в конце войны демобилизовался. Пообедав, я и Леша отправились к нему домой, где его родители – дядя Егор и тетя Татьяна – опять заставили нас усесться за стол и поднесли по стакану сладкой и очень приятной на вкус домашней корчамы – медовухи.
21 августа, вечером, почтальон принес письмо от Ольги. Она написала, что мое письмо вручила ей лично чуть ли не главная работница почты. Ольга спрашивала, не было ли у меня с ней романа, пока я жил в поселке? По-видимому, женщин на почте тронула моя приветственная надпись в их адрес на обратной стороне конверта.
Ольга сообщила, что у нее и у других членов семьи со здоровьем пока все нормально. Она устроилась работать уборщицей в шахтоуправлении с небольшим окладом, но с премиями. В воскресенье, 11 августа, многих жителей поселка возили на автобусе в другой поселок, где они присутствовали на казни через повешение шестерых бывших полицаев и одного немца. Приговоренных со связанными сзади руками поставили в кузове грузовика и зачитали приговор. А потом задним ходом грузовик подали под виселицу, где всем надели петли, после чего грузовик поехал вперед, а приговоренные повисли. Ольга писала, что некоторые зрители этой ужасной сцены плакали, и Ольга тоже, хотя большинство присутствовавших одобряли казнь.