В неверном свете
Шрифт:
— Очень интересно также, что университетская библиотека, несмотря на ее типичный для своего времени роскошный портал журнального крыла, построена авангардистским в те годы способом каркасного строительства. По-моему, это очень интересно…
Он наслаждается ленью турчанки. Он полистал пару часов путеводитель; достаточно, чтобы сыграть роль информированного туриста. Нужно нагородить побольше слов, чтобы, будто между прочим, произнести нужную фразу.
Разглагольствуя, он оглядывается по сторонам. Роскошное помещение, разделенное колоннами,
— Прометей, слева от главного входа, как бы направляет дух исследования в нужные пределы…
Ильдирим разглядывала собеседника, все остальное было попросту скучным. Было что-то странное в этом евразийском лице, но что — она не могла точно определить. Нечто похожее на маску смешивалось с весьма живой мимикой, постоянный самоконтроль сочетался с кажущейся непосредственностью.
— … мне особенно нравится.
— Что? — переспросила она. — Кто? Простите, я не расслышала.
Маленькая, подвижная армия зеленых муравьев гнева кишит у него внутри, в пустом сером, как бетон, пространстве души. Его обязаны слушать! Он пытается сохранить спокойствие и повторяет:
— Кажется, Тернер бывал в этом городе много раз.
Свои слова он сопровождает сияющей улыбкой, от которой у него даже ломит челюсть.
— В вашем путеводителе наверняка об этом тоже написано, — холодно ответила Ильдирим.
Она задумалась, случайно ли, что она снова натолкнулась на Тернера; скорей всего, в самом деле случайно. В прошлое лето к ней подряд, в течение трех дней отпуска, привязывались мужчины, называвшие себя «Франки». Одному она поддалась. С самого начала без особой надежды. Но все вышло еще более отвратительно и жалко, чем она опасалась.
Не выходит. Не выходит. Ведь он хочет, чтобы вышло, но не выходит. Ядовито-зеленые волны и серый бетонный волнолом, и еще эта музыка, постоянное ощущение, что на тебя набросили гнилую сеть.
— Боже, — Ильдирим выудила из кармана сигарету. — Как мне надоела эта музыка. Она звучит в каждой «Икеа», и повторяется, и повторяется, так и видишь согбенных кубинских стариков, которые тянут и тянут одну рыбачью сеть за другой.
Лицо Дункана вдруг выскользнуло из-под контроля, и он стал похож на мальчишку, обнаружившего под рождественской елкой модель самолета.
— Да это потрясающе! Глядите-ка, мы с вами похожи. Умеем видеть мысли, шумы, понятия. Это называется синтетическое восприятие. Признак интеллекта.
Такое отступление от путеводителя вызвало у нее вежливую улыбку.
— Я не знаю. У меня это бывает далеко не всегда. Восьмерка синяя, а семерка желтая.
— Нет, цифры у меня имеют скорее формы… А желтое — наслаждение, секс.
Все идет вкривь и вкось. И все оттого, что он искренен. Он злится на себя самого. Она не хочет слушать. Ее лицо каменеет. А ведь он еще не там, где хотел ее трахнуть! Он собирался устроить медленный, льстивый танец слов, с удовольствием представлял себе, как смягчит ее, словно сухую губку, гладкими речами, заворожит, заставит парить в воздухе, плавиться от
Всему виной искренность, надо отучить себя от искренности.
— Вот вам и разница, — с досадой ответила Ильдирим. — Для меня семерка желтая, для вас этот цвет ассоциируется с сексом. — Она махнула официанту и заплатила за тортилью и два бокала минеральной воды. Ей было наплевать, если это невежливо. Она хотела поскорей оказаться дома, прежде чем этот тип Хафнер научит Бабетту курить.
— Я вот прежде упомянул про Тернера… Господин Вернц предположил, что прокуратура еще не занималась новой находкой. Но ведь тот студент…
Он тупо кружит вокруг цели. Он разочарован, недоволен собой. Но он должен простучать еще в этом месте стены. Она глядит на него. Он попал в цель, но она видела, как он наводил ружье. Это лучше, чем промах, но для осторожного охотника неутешительно.
Значит, это был не случай. Ильдирим в смятении взглянула на него.
— Доктор Вернц вам что-то рассказывал? — Тут же ей пришло в голову, что такого не могло быть, ведь ее шеф ничего не знал про эту историю.
— Я из прессы… — начал Дункан, но не окончил фразы. Он что-то искал в кармане куртки. — Я видел, что вы курите. Разрешите вам подарить? Сам я бросил курить. — Он положил на стол серебряный портсигар.
Тут она явно занервничала.
— Очень любезно с вашей стороны, но мне тоже не надо бы курить. Нет, спасибо. Кроме того, по-моему, мне не стоит пользоваться портсигаром с вашими инициалами.
Об этом он не подумал. МД. Как он мог совершить такую ошибку? Ядовитая зелень перетекает в красный цвет, он должен держать себя в руках. Она прощается, он путано что-то говорит. Она идет, он видит ее голову, мелькающую в толпе туристов, видит, как голова, отделенная от туловища, плывет в волнах. Он встает и тоже идет к выходу. Кто-то хватает его, он вырывается. Его опять хватают, он пытается нанести удар ногой. Два официанта, он не заплатил. Он платит, и, пока они принимают у него деньги, он вбирает в себя их лица. Каждую пору на рожах этих ублюдков. Как только все будет позади, он их убьет.
Ильдирим пришла домой в одиннадцатом часу. Ее взору представилось такое зрелище. Четверо полицейских сидели на софе, будто птички на заборе. Еще в комнате была абсолютно незнакомая женщина в черном брючном костюме, она уныло стояла в углу. Но самое главное — все номера «Нового Юридического Еженедельника» были сложены на полу внушительной кучей, в которой, если немного напрячь фантазию, можно было угадать очертания крепости.
— Что все это значит? — устало спросила она.
— Игра — мы изображали взрыв Гейдельбергской крепости, — кротко пояснил Штерн.