В нежных объятьях
Шрифт:
Таисии Георгиевне недавно исполнилось шестьдесят пять лет, но выглядела она моложе: гладкое лицо с правильными чертами, стройная фигура, красивые руки, аккуратные маленькие ступни. Волосы еще не сильно седые – вон косу, ровно висящую посредине спины, видно, когда мать поворачивается, совсем немного еще белых прядей в гуще темных волос. Но то, что Таисия Георгиевна никогда не пользовалась косметикой, одевалась очень скромно, превращало ее в незаметную серую мышку. «А ведь красавица, не то что я!» – с привычным
– Ну что ты так на меня смотришь?
– Соскучилась, – призналась Женя.
– Ой, да перестань, – отмахнулась Таисия Георгиевна и вновь принялась тереть шваброй и без того гладкий, блестящий, крашенный коричневой краской пол. – Как доехала?
– Нормально. Ты как?
– Да что со мной может случиться… Все как всегда. Работаю. Ночью часто за мальчиком одним, ему полтора года, присматриваю, еще девчонку из школы забираю, уроки с ней, обед, погулять…
Таисия Георгиевна, выйдя на пенсию, еще умудрялась подрабатывать нянькой.
– Тяжело же, – пробормотала Женя. – И днем, и ночью… Когда же ты отдыхаешь, мама?
– Перестань. Тоже мне, тяжкий труд. А что тогда шахтеры в забое делают? – привычно огрызнулась мать. Таисия Георгиевна не была злой, скорее строгой, никому, в том числе и себе, не дающей спуску.
– Кирсановы как? Как бабушка?
– Все хорошо. Аня потом к нам обещалась заглянуть. Да, Женька, я сейчас убегаю к подопечной своей, в семь вернусь.
– Мам, погоди, каникулы же у детей! Лето!
– Ну и что. Родители-то на работу ходят. А кто за ребенком присматривать будет?
Мать скрылась в своей комнате, появилась через пять минут, уже в темно-синем длинном платье, без платка на голове, с косой, переброшенной на грудь. Если в сумерках да издалека – девушка девушкой…
– Пока.
– Мама, ну как же так… я ведь только приехала!
– Не причитай, ни к чему. Пустое.
Мать сухо, точно клюнула, твердыми губами поцеловала дочь в щеку и вышла вон.
Женя осталась одна.
Она прошлась по комнатам, кончиками пальцев провела по бумажным выцветшим обоям, затем выглянула в окно – солнце пекло уже вовсю, заставляя щуриться.
Делать было абсолютно нечего. Скука и тоска. Прибраться, приготовить обед? Все прибрано, заранее приготовленных обедов мать не любила – только свежее и только то, что с пылу с жару, либо то, что не надо готовить и куплено и принесено вот прямо сейчас, сию минуту положено в тарелку – творог с ложкой свежей сметаны, ломоть хлеба с местного хлебозавода (не чета московскому!) или же просто сырые овощи, лишь вымытые и аккуратно порезанные… Кстати, может, именно в этом способе питания заключался тот самый секрет, который позволял матери не стареть и не дряхлеть?..
Женя легла, не раздеваясь, на свою кровать и уснула. И совершенно неожиданно проспала целый
Открыла глаза лишь вечером – когда на кухне засвистел чайник.
– Женька! Вставай, ужинать будем, – крикнула Таисия Георгиевна.
– Мама, ты давно пришла? А я и не слышала, – Женя поспешила на ее голос.
– Да вот только что. Садись.
Мать с дочерью расположились на кухне под низко висящим тряпичным абажуром.
– Аня не заходила?
– Нет. А может, и была, я не слышала, – потерла Женя глаза.
– И что ж ты ночью делать будешь? Весь режим себе сбила.
На столе стояло блюдо с печеньем, открытая банка черносмородинового варенья.
– А что тебе эта Аня… Не зовут, и не надо, – вздохнув, продолжила Таисия Георгиевна, наливая чаю сначала дочери, затем себе. – В субботу сами к ним придем.
– Мам.
– Что, Женька?
– Мам, ну так нельзя. Поехали ко мне. Мама!
– Никуда я не поеду, – фыркнула Таисия Георгиевна.
– Почему? Ты же одна тут.
– И что?
– Я боюсь за тебя. Ты тут одна, а от этих Кирсановых никакого толку.
– Я всю жизнь одна. И ничего. Я пока еще не в том состоянии, чтобы мне сиделка нужна была. Посмотри на бабулю, то есть на маму мою – человеку восемьдесят пять, а как огурчик. У нас у всех, Женька, прекрасные гены.
– Я, может, не в вас, я в папу.
– Кто знает, – передернула плечами мать. Отец Жени умер, когда девочка училась в шестом классе. Она помнила его смутно – пьющий, но тихий и кроткий мужчина, сожаление о нем – теперь до конца жизни, наверное. Эх, папа, папа…
– Кстати, о папе. И о недвижимости, – вздохнув, начала заготовленную речь Женя. Огляделась по сторонам. – Это ведь его квартира. И его брата, дяди Димы. Если дядя Дима вернется сюда из Южно-Сахалинска…
– И потребует свою половину? Не вернется и не потребует, – быстро произнесла мать. – Он порядочный человек.
– Но его семья, его наследники? Если с ним, не дай бог, что…
– И они ничего не потребуют. Ну ты правда, Женька, думаешь, что явится кто-то из папиной родни и начнет меня выгонять из этой халупы или требовать половину ее стоимости?
– Кто знает, – с нажимом, многозначительно произнесла Женя. – А если бы ты переехала ко мне…
– Вот будет повод, тогда и поговорим на эту тему, – с досадой и отчаянием произнесла мать. – Зачем ты меня мучаешь? Не поеду я ни в какую Москву. И все, и все, и давай не будем на эту тему!
«Так я и знала! – подумала Женя. – Она не человек, а кремень!»
– Мам…
– Ну что тебе?
– А дом Кирсановых… Это ведь и твой дом тоже? Ты ведь бабулина наследница, да? Как и тетя Нина, вы обе наследницы в равных долях? Ты ведь имеешь право – ну ладно, не на половину, но хотя бы на одну комнатушку в нем?