В нежных объятьях
Шрифт:
Из глубины дома слышался голос матери – она разговаривала с кем-то по телефону.
– Мама! Мамуля! – позвала ее Анна.
– Погоди… я сейчас!
– Мама!
Мать появилась на веранде минут через пять в длинном шелковом халате, расписанном птицами и цветами – подарок Владика, бывшего мужа Анны. Презентовал любимой теще халат из настоящего шелка после командировки в Японию. Кимоно! Нина Георгиевна обожала этот халат и под него специально закалывала свои антрацитово-черные (теперь уже благодаря краске) волосы вверх, в сложную конструкцию, напоминающую прически
– Ну чего ты кричишь, я же разговариваю… – с укоризной произнесла мать.
– Женька приехала?
– Да, вот только что с Тасей говорила. Но ты сидишь? Сиди. Я сейчас такое узнала… – Мать закатила глаза. Она в этот момент и вправду очень походила на японку – таких рисовали на старинных гравюрах. Лицо у Нины Георгиевны полное, белое, из-за нависших с возрастом век глаза казались узкими.
– Что узнала? – улыбнулась Анна. – Женька нашла себе жениха? Женька ждет ребенка?
– Ай, я не о ней вовсе… Сергей приехал.
Анна поставила чашку на стол, пожала плечами. Она не понимала, что сейчас чувствует, получив это известие. Досаду? Радость?
– Мама, вот зачем ты мне об этом сказала…
– А как иначе? – всплеснула широкими рукавами Нина Георгиевна. – Ты бы сама скоро узнала. Уж лучше так… И потом, у вас с ним такая любовь раньше была…
– И что. В одну реку дважды не войдешь, – устало возразила Анна.
– Ой, да это дурацкая философия… Еще чего – верить всяким пословицам! Сидели на завалинке старые дураки, от безделья всяких глупостей понапридумывали, а народ и рад эту ерунду повторять из века в век! В одну реку, да дважды… тьфу.
– Не знаю. Может, ты и права.
– Мать всегда права! – страстно произнесла Нина Георгиевна.
– Но я так плохо обошлась с Сергеем… Мы же с ним почти врагами расстались, – напомнила Анна. – Я тогда очень резко оборвала с ним всякие отношения, очень грубо… Пошел вон, не хочу знать, ты мне не нужен. Он плакал, на колени вставал. Такие унижения не забываются.
– Да, не забываются, – согласилась мать. – И это хорошо. Потому что о женщинах, ранивших в самое сердце, никогда не забывают. Их ненавидят и любят – всю жизнь.
– И что ты предлагаешь?
– Поди к нему.
– Ты с ума сошла! – возмутилась Анна. – Это унизительно – за мужиком бегать.
– Можно все организовать. Якобы случайную встречу.
– Ага, шито белыми нитками…
– Тогда пусть Женька к нему сходит. Они же рядом живут, на одной улице. Она все разузнает, прощупает почву, скажет ему, что ты одна сейчас, и ты все такая же прекрасная, и вспоминаешь о нем, и жалеешь, что отвергла когда-то. Если он не дурак, если он до сих пор что-то чувствует к тебе, этот твой Сереженька, то после этих слов сам к тебе прискачет.
Анна задумалась. Она опять мысленно согласилась с матерью. У них вот так всю жизнь было – спорили с Ниной Георгиевной, даже ссорились, но потом Анна неизменно признавала правоту матери. И это такое счастье, когда рядом есть подобная мама… Теплая, любящая, неравнодушная, всегда готовая поддержать.
– Ладно, ты подумай. Сама к Женьке сходи, собиралась же. Тася сейчас ушла, Женька одна
Мать скрылась в доме, а Анна продолжала сидеть за столом. Легкий летний ветер слегка раскачивал цветы в саду. Пахло нагретой листвой и как будто медом. А над садом, над всем городом простиралось огромное, ярко-синее, без единого облачка небо. Небо, переходящее в космос, где звезды, планеты и переливающиеся разноцветными огнями туманности, напоминающие россыпь драгоценных камней (Анна видела недавно картинку в учебнике дочери, Лизы).
Это был тот самый миг, редкий и удивительный, когда человеку дается ощутить глубину и прелесть этого мира.
Вот и Анна сидела словно завороженная: светом, теплом, запахами, ласковыми прикосновениями ветра к лицу. Она в этот миг словно сама была и цветами, и пчелами, и небом, и звездами. Она, молодая женщина – тоже частичка всеобщей красоты, что царит вокруг. А жизнь настолько добра, что опять возвращает все на круги своя.
«Сергей меня помнит, я это знаю, я это чувствую, – подумала Анна. – И потому у него самого личная жизнь не заладилась – обо мне не мог забыть. И он придет ко мне, я это тоже знаю. И поразится – насколько я осталась той, прежней. Все говорят, что я не просто не изменилась, а стала даже лучше…»
Анна невольно вспомнила своих ровесниц, одноклассниц. Просто удивительно, как именно в этом возрасте, условно говоря – под сорок лет, – женщины резко разделяются на две группы. Одни превращаются в скучных баб, других и женщинами никто не называет, в голову не приходит, они для окружающих все еще девушки.
Анне повезло (и генам спасибо, и себе самой, неленивой), что она не обабилась. Как, например, обабилась Валька Полушкина, вернее, ныне Валентина Харитина, по мужу. Бывшая одноклассница. Была Валя таким ангелочком, а стала… Сидит сейчас кассиршей на вокзале, за стеклом, никто ее из бывших приятелей не узнает. Превратилась в огромную бесформенную тетку, одетую в эти ужасные балахоны, ненакрашенную и неухоженную. Как только Марат, ее муж, терпит. Хотя, с другой стороны, Марат – такой же лапоть, обычный таксист…
Анна, наконец, смогла стряхнуть с себя оцепенение. Поднялась, прошла к себе в комнату, переоделась с особым тщанием – в бледно-голубое, воздушное платье, тоже, кстати, подарок бывшего мужа. Платье было весьма интересным – с одной стороны, оно казалось полупрозрачным, настолько легким был материал, с другой стороны, а ничего и не видно, обломитесь.
Бывший, Владик, обожал наряжать всех, особенно жену. Он и сейчас слал иногда посылки Анне и дочери, чем несказанно злил свою нынешнюю супругу.
Они разошлись миром, поняв, что совершенно разные. Владик, что называется, ходок, Анна же – не отличалась всепрощением. В качестве отступного Владик перед отъездом в Москву подарил Анне маникюрный салон в центре города. Да и сейчас не забывал, постоянно посылал хорошие подарки. Хотя, конечно, лучше бы деньгами…
Анна перед уходом заглянула в комнату дочери.
Лиза лежала на диване в наушниках, болтала ногой, наверное, в такт музыке, и одновременно пальцем тыкала в экран планшета.