В объятиях Шамбалы
Шрифт:
и путь обратно наверняка существует — путь нисхождения по мирам, вплоть до человека-точки и… даже до полного его исчезновения… — для тех, кто этого не поймет. Кто знает, что такое ад? Может быть, это и есть нисхождение в более низкий мир — неуютный, чужой и примитивный, а рай — восхождение в более высокий мир, мир розовой мечты.
Я стоял рядом с шестигранным монолитом, обуреваемый мыслями, пришедшими из глубин подсознания, и мне почему-то казалось, что обо всем этом я когда-то уже думал. Я напряг свою память, но так ничего и не
После этого момента пройдет два с лишним года, когда я организую научную экспедицию в Египет, где мы будем прорабатывать гипотезу о том, что землю Древнего Египта некогда посещали люди разных параллельных миров, оставив о себе следы в виде пирамид и статуй в натуральную величину. И вот тогда, когда мы логически проведем геометрический анализ характера искривления пространства в параллельных мирах и, что самое любопытное, этим способом проанализируем крест, то обнаружим, что «наш» Тот Свет должен быть на уровне именно шестого измерения. И об этом, дорогой читатель, я тоже когда-нибудь подробно напишу, обязательно напишу в своих будущих книгах. И, наверное, это будет интересно и уведет Вас к тайнам чудесных технологий людей более высоких параллельных миров.
А тогда, на Тибете, я продолжал стоять рядом с шестигранным монолитом. Я поднял глаза на монаха и предложил:
— Давайте сфотографируемся вместе, а?
— Нет, нет! — тут же возразил монах. — Меня нельзя фотографировать, так же как нельзя фотографировать внутри монастыря.
Я обратил внимание на внешность монаха: это был человек средних лет, достаточно неказистый, с большими глазами, в которых грусть и тоска попеременно сменяли друг друга, не оставляя места радости или восторгу.
Я провел рукой по своему затылку и тихо спросил монаха:
— А какую роль играет каждый угол в шестигранном монолите? Может быть, один угол символизирует один мир, другой — другой…?
— Я не знаю. Об этом написано в тибетских текстах, но я ничего не понял, — грустно проговорил монах.
— А не кажется ли Вам, что шесть углов этого камня символизируют шесть возможных апокалипсисов на Земле с поворотом земной оси каждый раз на 6666 км ?! — высказал предположение Селиверстов. — Четыре апокалипсиса Земля уже пережила, осталось два, чтобы завершить фатальный круг апокалипсисов, когда жизнь на поверхности Земли будет начисто стерта и останется только Царство Мертвых.
— Не все обязательно что-либо символизирует, — встрял в разговор Рафаэль Юсупов. — Кстати, слово «шестерка» тоже кое-что символизирует.
— Вы на что намекаете, Рафаэль Гаязович?! — насупил брови Селиверстов. — На то, что…
— Не надо хмуриться, — пошел в атаку Юсупов. — Если Вы, Сергей Анатольевич, хмуритесь, то, значит, Вы были…
— Кем, «шестеркой»?
— Да, ею.
— А Вы, Рафаэль Гаязович, никогда «шестеркой» не были, что ли? Ни разу, да?
— Ни разу. Я бескомпромиссный человек, что означает «антишестерка».
— Ох-хо-хо! Иногда по жизни и в самом деле приходится «подшестерить», чтобы добиться чего-либо, деньги, например, выбить, — Селиверстов ухмыльнулся. — А знаете, что такое «антишестерка»?
— Что? — насторожился Юсупов.
— Это «шестерка» на поводу у своей гордыни.
— Это я-то «шестерка»?!
— Пойдемте в монастырь! — перебил я спор друзей.
Когда мы вошли в монастырь, я тронул за локоть монаха и спросил его:
— Скажите, а Миларепа — великий йог и поэт — пришел из Царства Мертвых?
Плита Монах пристально посмотрел на меня своими Миларепы грустными глазами и промолчал. Движением руки он пригласил пройти к тому месту, где располагалось что-то наподобие алтаря, где горели свечи и было много статуэток, изображающих божества.
Когда я шел, меня кто-то дернул за локоть. Я обернулся. Это был Равиль.
— Шеф — прошептал он, — я пронес под полой видеокамеру.
Хочу снять втихаря.
Я тоже втихаря кивнул.
— А где же вход в пещеру-то? — озадачился Селиверстов.
— Непонятно, что ли, что вход загораживается алтарем со свечами и божествами, чтобы люди не могли войти туда и попасть под влияние психоэнергетического барьера пещеры, которая, если следовать легенде, ведет в Царство Мертвых, — с критическими нотками в голосе ответил Рафаэль Юсупов.
— Сам уже догадался, — бросил Селиверстов. — Без подсказок бы обошелся.
— А тогда что спрашивать-то?
— Что, и спросить нельзя?
— В священном месте лучше молчать, — поучающе сказал Рафаэль Юсупов. — Тем более, в том месте, которое связано с Мертвыми. Ведь Мертвые, извините, Сергей Анатольевич, молчат.
— А я, кстати, живой. А Вы, Рафаэль Гаязович, если наденете белую маску, то похожи на…
— Не надо дешевых намеков, — рассердился Рафаэль Юсупов. — Надеть маску не означает обязательно…
— Шеф, — послышался голос Равиля, обследовавшего алтарь, — за алтарем видна стенка, выложенная из камней, которая загораживает вход в пещеру.
Селиверстов разглядел эту стенку и бросил:
— Не только алтарь загораживает вход! Вот так вот, Рафаэль Гаязович…
Я вспомнил рассказ непальца Туктена о том, что пещера Миларепы сделана из огромных каменных плит, которые не могут сдвинуть и тысячи людей, и спросил монаха:
— А где каменные плиты-то?
— Вот же, — монах показал на плохо освещенную часть стены над алтарем.
В полутьме я и в самом деле увидел огромную плиту, уложенную горизонтально на высоте 2, 5 метров .
— А может быть, Вы все-таки разрешите сфотографировать плиту? — обратился я к монаху.
— Нет, нет, нет, — категорически запротестовал монах. — Нельзя!
— Ну почему?
— Нельзя, и все!
— Шеф, я снял на видеокамеру из-под полы. Надеюсь, что получится, — зашептал мне в ухо Равиль.