В объятьях зверя
Шрифт:
Она не видела эти сапфировые глаза почти два года. Они не встречались на семейных праздниках, не спрашивали друг о друге у родственников, и, конечно, речи не шло о том, чтобы они как-то общались. Их жизни текли параллельно друг другу, и для Ребекки такое неведение, наверное, было единственным способом спастись. Она все еще верила, что время поможет ей отвыкнуть от него.
Но все рушилось в тот миг, когда она слышала этот чуть хрипловатый голос, который в одно мгновение способен был превратить кровь в кипучую лаву, которая растекалась по венам, обжигая каждую клеточку
— Привет, сестренка.
По губам Деймона скользнула кривоватая усмешка, которая до боли была ей знакома.
— Зачем ты пришел? — поборов ком в горле, но не сумев скрыть дрожь в голосе, пробормотала Ребекка.
— Может быть, впустишь в дом? — предложил Деймон. — Думаю, нам есть о чем поговорить.
Ребекка в течение нескольких секунд пристально смотрела в его ледяные голубые глаза, но он не отводил взгляд, словно бы испытывая ее. Он знал: сказать «нет» она не сможет.
Через несколько секунд, хмыкнув, она отошла, освободив дверной проем, показав Деймону таким образом, что разрешает ему войти. Дверь тихонько скрипнула, и он прошел в дом. Оглядевшись, он словно бы на мгновение перенесся на девять лет назад. Светлые тона, прованский стиль, множество картин и фотографий… За эти годы Ребекка не изменила своим вкусам.
В какой-то момент из размышлений его вырвал ее голос.
— Пришел защищать Елену? Решил поиграть в благородного рыцаря? — с пренебрежительной усмешкой спросила сестра.
Деймон перевел взгляд на Ребекку: она стояла, прислонившись плечом к стене и скрестив руки на груди, будто отчаянно желая от чего-то защититься.
— Да брось, — протянул Деймон, — времена крестовых походов давно прошли. Да и Елену защищать уже не нужно: согласись, достаточно трудно испортить человеку жизнь, находясь в следственном изоляторе.
Произнеся последние слова, он, не скрывая удовольствия, улыбнулся и посмотрел Ребекке в глаза, наблюдая за тем, как меняется ее взгляд.
— Ты рано празднуешь победу, — сказала она. — У Стефана в городе безупречная репутация, так что…
— Да, кстати, о победе, — Деймон щелкнул пальцами. — Позволь тебе напомнить, что, когда ты будешь рассказывать на суде о том, какой Стефан белый и пушистый, тебе тоже может прилететь — за дачу заведомо ложных показаний, потому что я скорее поверю в то, что Ким Кардашьян весит пятьдесят килограмм, чем в то, что ты ни о чем не знала. Если ты, конечно, просто не откажешься от дачи показаний.
— Хочешь, чтобы я дала показания против Стефана? — усмехнулась блондинка.
— О, на такое я даже не рассчитываю, — протянул Деймон. — Тут совесть нужна, сочувствие какое-то, а у тебя, сестренка, ни того, ни другого нет. Хотя, признаться честно, я и приехал для того, чтобы узнать: а вдруг изменилось что-то?
Ребекка почувствовала, как у нее вспыхнули щеки.
— Как смешно слушать от тебя рассуждения о совести и справедливости, кто бы знал… — покачала головой она.
— Не отрицаю, я тот еще мудак, — поджав губы, согласился Сальваторе. — Вот только ради того, чтобы отомстить, я не женился, жену методично не избивал и дядю ее не грохал. В этом я существенно проигрываю
— Ты отчаянно пытаешься строить из себя благодетеля, — с отвращением произнесла Ребекка. — В глазах Елены ты герой: идешь ради нее против семьи, отказываешься от брата, рвешь все связи с родителями… Вот только обратил ли бы ты на нее внимание, если бы она не была так похожа на Кэтрин?
Сердце Деймона пропустило глухой удар, и он почувствовал, как по пальцам медленно растекается холод.
— Тебя бы как-то насторожили ее запуганный взгляд и красные полосы на теле? — продолжала она. — Ты бы даже не посмотрел в ее сторону. То, что ты выдаешь за умение чувствовать чужую боль, и что Елена за него принимает, — на деле лишь попытка потешить свое самолюбие и хотя бы ненадолго вернуться в прошлое. Понятие семьи давно обесценилось для тебя, Деймон. Поэтому отказаться от нее для тебя так легко, так что Елене давно пора было понять, что эта жертва едва ли что-то значит для тебя.
В помещении в какой-то момент воцарилось молчание, и в ушах начался отдаваться стук собственного сердца. Кожу обдало полыхающим жаром.
— Ты можешь говорить что угодно о справедливости… Плевать я на нее хотела, когда в опасности близкий для меня человек. Мне абсолютно безразлично, что дальше будет с Еленой. Даже не думай, что я буду свидетельствовать против Стефана, — процедила сквозь зубы блондинка. — Он мой брат, и я всегда буду на его стороне.
— Ну… Я тоже твой брат, — Деймон развел руками.
Ребекка пристально смотрела Деймону в глаза, и в эти секунды, кажется, не могла даже дышать: легкие будто перестали воспринимать кислород. Он улыбался, а в ней закипал исступленный огонь. Для него это была игра, а она постепенно подходила к той самой черте, забыть о которой хотела раз и навсегда. Он давно забыл, а ей хотелось кричать от отчаяния всякий раз, когда он приходил к ней во сне.
— Стефан никогда не причинял мне боль.
Деймон впервые за время их разговора отвел взгляд и в какой-то момент почувствовал, как где-то в области сердца неприятно кольнуло.
— Такая твоя сестринская любовь? — с горечью усмехнулся он. — Быть на стороне Стефана в противовес мне?
— Я никогда не буду на твоей стороне, Деймон. И от Стефана это совершенно не зависит.
Деймон покачал головой и встал с дивана, положив руки в карманы брюк.
— Ты обвиняешь меня в том, что я защищаю Елену лишь потому, что она похожа на Кэтрин. Но, Ребекка, признайся хотя бы себе: твоя любовь к Стефану сейчас в шаге от того, чтобы превратиться в банальное желание отомстить мне.
Ребекка не говорила ни слова.
— Я был наивным, когда думал, что время постепенно стирает все.
Конечно, он понимал, что чувствует сейчас Ребекка и почему так упорно ставит их по разные стороны баррикад. Сейчас разговор шел уже не о Стефане и Елене, не о выборе между справедливостью и семьей, а об их собственной боли, которая не касалась больше никого, и которую открыть они могли только друг другу. Вспороть старые раны даже спустя девять лет так, чтобы они начали кровоточить, оказалось очень легко.