В объятьях зверя
Шрифт:
— Что, философ, снова за писульки взялся? — услышал он позади себя насмешливый голос.
Стефан увидел рядом с собой одного из своих сокамерников, рослого мужчину лет пятидесяти, которого, насколько он помнил, звали Джек.
— Если для тебя мировая классика — «писульки», не вижу смысла даже начинать этот диалог, — хмыкнул Сальваторе, снова опустив взгляд в текст, хотя в глубине души понимал, что сейчас любая книга была для него как раз этими самыми «писульками».
— Вот ты вроде ходишь не в костюме от Армани, а в этой же самой оранжевой херне, что и мы, жрешь те же харчи, спишь явно не в номере «люкс». Разве что
Стефан взглянул на него, а затем перевел дыхание, чтобы не ответить грубее и тем самым не нарваться на конфликт, хотя по улыбке Джека, с которой он все это говорил, было заметно, что он и сам на него сейчас не настроен: ему просто нравилось подтрунивать над теми, кто был существенно младше него и, по всей видимости, проблемы с законом имели впервые в жизни.
— Слушай, сделай лицо попроще, а, — уже серьезно сказал Джек, усевшись на соседнюю нижнюю койку. — А то ей-богу, как дерьма объелся.
— Не хочу тебя огорчать, но мое лицо тебе придется перетерпеть, — все так же, насколько это возможно, спокойно ответил Стефан, попытавшись снова вернуться к чтению.
Джек внимательно посмотрел на него, прищурившись, а затем с усмешкой хмыкнул.
— Что, баба кинула?
Стефан почувствовал, как внутри что-то дрогнуло.
— С чего именно такие мысли?
— А что тебе еще терять? — развел руками мужчина. — Таким холеным доморощенным бизнесменчикам с миллионом-другим в кармане только и остается, что по бабам страдать.
Стефан молчал, плотно сжав губы и глядя в пустоту.
— А вообще, вот что я тебе скажу, — вырвал его из прострации спустя несколько секунд голос Джека. — Если баба дала от ворот поворот, как только ты попал в какое-то дерьмо, — пусть идет нахер, не сворачивая. Значит, трахалась не с тобой, а с твоим кошельком.
Стефан усмехнулся.
— Можно подумать, будь ты на месте женщины, чей муж был осужден на десять лет, в свои двадцать пять стал бы беззаветно ждать его.
— Извини, мне не по кайфу представлять себя на месте бабы, поэтому никогда не пробовал, — лениво протянул Джек. — Вот только моя меня уже, скоро, кажется, будет в четвертый раз ждать не меньше пятилетки.
В этот момент они встретились глазами, и Стефан пристально смотрел на Джека в течение какого-то времени, не сумев скрыть изумление во взгляде.
— Ты осужден уже в четвертый раз?
— Но-но, не гони лошадей, — Джек рассмеялся. — Пока не осужден. Но да, в этом изоляторе я был уже трижды.
— И все это время твоя жена ждала тебя? — осторожно, словно бы до конца не веря, спросил Стефан.
— Спрашиваешь. Она ждет, пишет письма, носит передачи, приезжает на свидания. По датам рождения наших сыновей можно отследить года моего освобождения, — усмехнулся Джек. — 1999 — меня тогда освободили на полтора года раньше, с этой тупой формулировкой «за примерное поведение». Как в школе, ей-богу. Дальше — 2005, а затем — 2013.
Когда Стефан услышал последний год, по коже пробежали мурашки: младший сын Джека был ровесником Никки.
— Твоему младшему сыну всего два года, — негромко сказал он. — И остальные сыновья… Они не видят тебя и ты сам не видишь, как они растут. И тебя серьезно такое устраивает? — с искренним недоумением спросил Стефан. — Ты гордишься этим?
— Это
— А если твоих сыновей в школе спросят, кто их отец? Они с гордостью расскажут о том, в какой колонии ты отбываешь наказание на этот раз?
По губам Джека вновь скользнула усмешка.
— А что тебя так удивляет? — не теряя уверенности в своей правоте, спросил он. — Они ведут себя так, как и подобает настоящей семье.
— Тебе их не жаль? — уже тише спросил Стефан. — Тебе не жаль жену, которая потратила больше десяти лет своей жизни на то, чтобы дождаться тебя из очередной колонии, чтобы через год-другой ты снова получил срок? Не жаль детей, которым ты… Не можешь дать абсолютно ничего?
В этот момент Стефан, кажется, окончательно забыл о книжке и смотрел на сокамерника широко распахнутыми глазами, не отводя взгляд.
— Моя жена сама сделала свой выбор, когда вышла за меня замуж, — спокойно ответил Джек. — Они всегда будут на моей стороне. А другая семья и нахер не нужна.
Последняя фраза послужила для Стефана чем-то наподобие холодного душа. Услышав ее, он вздрогнул, и щеки на мгновение загорелись. Он не понимал и не разделял взгляды Джека. Но в эту секунду, словно яркая вспышка, которая на несколько секунд его парализовало, вдруг пришло осознание: несмотря ни на что, скорее всего, он — счастливый человек. В какой бы точке этой планеты он ни был, он будет знать одно: дома его ждут. Каким бы он ни был. Что бы ни делал. Он нужен им любым, и они любят его просто за то, что он есть.
— Так что не страдай по своей принцессе, — Джек хлопнул Стефана по плечу. — Не велика потеря.
Стефан почувствовал, как внутри все скрутило. Как бы он сейчас хотел знать, что по ту сторону колючей проволоки дома его ждет любимая девушка. Та, которая в него верит. Та, которая его безумно любит. С одной мыслью об этом не была бы страшна никакая тюрьма. Однако вместе с осознанием этого простого и такого сильного желания приходил вопрос: хотел ли он такой жизни для Кэролайн? Хотел бы знать, что там, где жизнь кипит, она живет лишь от встречи до встречи? Хотел бы видеть ее глаза, полные надежды, во время коротких свиданий? Хотел бы понимать, что лишает ее самого дорогого — свободы, — заковывая в рамки бесконечного ожидания? И ответ на эти вопросы был однозначен.
— Я хочу, чтобы она жила полноценной жизнью, — хрипло произнес Стефан.
— О, как благородно, — елейно проворковал Джек. — Вечная любовь, значит, — он усмехнулся. — Ты еще совсем зеленый, парень. Пройдет время, может быть, снимешь эти розовые очки.
Стефан хотел было что-то ответить ему, но усилием воли сдержался и, закусив губу, промолчал.
Они с Кэролайн не виделись с того момента, как она пришла к нему на свидание, когда его задержали. Стефан изо всех сил пытался сдержать боль, которой было сковано сердце, когда он вспоминал о ней и ее обещании, данном в самые страшные минуты, когда его душа блуждала в мире между жизнью и смертью, которое так было ему нужно: «Я буду рядом». Но даже сейчас, когда он остался совершенно один в мире, который навсегда заберет у него то, чем он жил, и, нуждаясь в ней одной, понимал, что руку теперь она ему не подаст, он не держал на нее зла. Он понимал и принимал ее выбор. И, как бы ни болело сердце, ему хватило сил ее простить.