Въ огонь и въ воду

Графъ Гедеонъ-Поль-де Монтестрюкъ, извстный также подъ именемъ графа де-Шаржполя, считался, около 164. года, однимъ изъ богатйшихъ и счастливйшихъ дворянъ южной Франціи. У него были обширныя владнія и хотя дворянство его не восходило до первыхъ временъ монархіи и его предки не попали въ число рыцарей-завоевателей Палестины, но онъ былъ въ родств съ знатнйшими фамиліями королевства, которое только-что было вврено Провидніемъ рукамъ еще неопытнаго Людовика XIV.

Этимъ завиднымъ положеніемъ фамилія де Монтестрюкъ, стоявшая въ уровень съ первыми домами въ Арманьяк, одолжена была страннымъ обстоятельствомъ, ознаменовавшимъ начало ея извстности, и особенному благоволенію короля Генриха IV, славной памяти.

Графъ Гедеонъ, котораго сосди звали такъ въ отличіе отъ его отца, графа Ильи, сына того героя, которому домъ ихъ былъ обязанъ своимъ величіемъ, нашелъ богатство у себя въ колыбели и не очень-то стснялся мотать его. Своей пышностью онъ удивлялъ даже придворныхъ, прізжавшихъ по дламъ или для удовольствія въ Лангедокъ. — Къ несчастію, богатство это досталось ему рано вмст съ такими привычками и такимъ горячимъ темпераментомъ, которые не знали ни усталости, ни пресыщенія. Его жизнь можно бы сравнить съ безумной скачкой молодаго коня, вырвавшагося на волю во время грозы: ни узды, ни правилъ.

Посл причудливой и расточительной жизни, графъ Гедеонъ овдовлъ бездтнымъ и въ сорокъ лтъ опять женился, чтобъ продлить родъ Монтестрюковъ; но, не жаля ни молодости, ни красоты своей жены, которая готова была посвятить себя его счастью, онъ принялся за прежнюю жизнь, какъ только она дала ему сына, окрещеннаго подъ именемъ Гуго-Павла.

Въ молодости графъ Гедеонъ бывалъ въ Париж и во дворц Сен-Жерменскомъ; онъ держалъ сторону короля въ смутахъ Франціи, сломалъ не одну шпагу въ стычкахъ съ Испанцами и громко кричалъ въ схваткахъ: «Бей! руби!» — старинный кликъ и девизъ своего дома. Возвратясь въ свой замокъ, въ окрестностяхъ Жеро, онъ убивалъ время на всякія безразсудства: на охоту, дуэли, маскарады и пиры, нимало не заботясь о графин, которая тоскливо поджидала его за стнами и башнями Монтестрюка. Дворяне, съ которыми онъ рубился, или козырялъ въ карты, любили его за умъ и веселость, а мелкій людъ обожалъ за щедрость. Если случайно онъ и потреплетъ, бывало, мимоходомъ кого-нибудь изъ крестьянъ, никто на него не сердился; такъ мило и любезно бросалъ онъ золотой въ шапку бдняги.

Графъ Гедеонъ, статный, щедрый, сильно любимый окрестными красавицами, имлъ также, подобно благодтелю его рода, королю Генриху, солидную репутацію храбрости въ такой стран, гд вс храбры. Какимъ только опасностямъ не подвергалъ онъ жизнь свою; изъ какихъ только бдъ не выпутывался онъ со шпагой на-голо!

Въ то время, какъ начинается наша исторія, стали уже носиться слухи, что состояніе графа де Монтестрюка идетъ быстро къ упадку. Не было ужъ ни блистательныхъ праздниковъ въ его замк, ни сумасшедшихъ поздокъ въ Тулузу и Бордо, гд вс привыкли видть его съ огромной свитой слугъ и лошадей; ни шумныхъ охотъ съ сосдями, герцогами де-Роклоръ, большими буянами и отчаянными кутилами. Видны были иногда и жиды по дорог къ родовому замку; выходили они оттуда, потирая руки, съ радостнымъ лицомъ. «Жидъ смется, а крещеный шгачетъ,» говоритъ пословица.

Веселость графа Гедеона стала пропадать; случалось заставать его въ задумчивости. Графъ Гедеонъ скучаетъ! Это приводило всхъ въ изумленіе. Такое чудо только и можно было объяснитъ себ однимъ раззореніемъ. Но какъ-же могъ онъ раззориться, онъ — владлецъ столькихъ лсовъ, виноградниковъ, луговъ, фермъ, прудовъ? Старики, сидвшіе по своимъ наслдственнымъ помстьямъ, только качали головой и, жаля о жен, говорили: да вдь онъ игралъ!

Въ самомъ дл, графъ Гедеонъ игралъ сильно. И при всякомъ случа онъ все еще продолжалъ играть.

Около этого времени, когда дурные слухи боле и боле распространялись по провинціи, изъ замковъ въ хижины, графъ Гедеонъ, верхомъ на любимомъ кон, выхалъ разъ ночью изъ замка Монтестрюкъ.

Небо было весь день мрачно. Къ вечеру поднялся сильный втеръ и разорвалъ густыя тучи; между нини засвтились звзды, то погасая, то опять показываясь. Въ дремучемъ лсу стонала буря; все покрыто было густой темнотой, которую вдругъ прорзывалъ то тамъ, то сямъ блдный лучъ тонкаго, какъ стальной клинокъ, мсяца, несшагося, казалось, въ тучахъ какимъ то безумнымъ бгомъ. Собаки выли въ пол и своимъ воемъ еще усиливали тоскливое настроеніе всей природы.

Графъ Гедеонъ, подъхавши къ наружнымъ воротамъ замка, кликнулъ часоваго, который стоялъ, скрестивъ руки на старинной пищали, и веллъ опустить мостъ. Зеленая вода стояла неподвижно во рву, въ тни высокихъ стнъ. На доскахъ моста раздался стукъ отъ копытъ коня, который нетерпливо прыгалъ и грызъ удила: потомъ цпи опять завизжали въ пазахъ и графъ Гедеонъ очутился за рвомъ.

За нимъ молчаливо хали рядомъ два всадника. Концы ихъ длинныхъ рапиръ стучали о желзныя стремена. Они, какъ и самъ графъ, были закутаны въ длинные плащи, а на головахъ у нихъ были широкія срыя шляпы, временъ покойнаго короля Людовика XIII. Какъ только графъ Гедеонъ прохалъ сырой откосъ, отдлявшій ровъ отъ торной дороги, онъ смло пустился въ галопъ и оба спутника за нимъ. Ничего не видно было между обрывами дороги, по которымъ сплошь росъ густой кустарникъ, и испуганныя лошади только фыркали. Скоро они прискакали къ долин, которая открывалась, какъ блюдо, въ конц дороги; тутъ стало немного свтле. Низкіе, покрытые соломой домики, показались смутно между деревьями. Тишину нарушалъ только шумъ втра въ листьяхъ. Даже собаки совсмъ замолкли.

При начал дороги, тянувшейся желтою лентой въ темную долнну. графъ удержалъ свою лошадь и обернулся на сдл. На полупрозрачномъ неб смутно рисовались стны, куртины и башни Монтестрюка. На одномъ углу замка ему показался свтъ, будто звзда на невидимой нитк.

— Посмотри, Францъ…. Что это такое? сказалъ онъ одному изъ всадниковъ, которые тоже остановились за нимъ неподвижно.

Францъ посмотрлъ и отвчалъ съ лотарингскинъ акцентомъ.

— Это мсяцъ отражается на стекл.

— Да, въ окн у графини. Когда я узжалъ, она сидла еще со своими женщинами!…

Графъ вздохнулъ. Еще разъ онъ окинулъ замокъ долгимъ взглядомъ и, давъ шпоры коню, пустилъ его во весь карьеръ, какъ человкъ, который не хочетъ дать себ время подумать.

Францъ и его товарищъ# поскакали за нимъ, и при поворот дороги и замокъ, и окно исчезли за пригоркомъ.

Вс трое скакали, какъ призраки, по пустынной дорог, молчаливо склонясь на шеи лошадей, которыя метали брызги жидкой грязи изъ-подъ копытъ. Когда втеръ врывался подъ складки ихъ плащей и раскрывалъ ихъ, въ кобурахъ сделъ виднлись ручки тяжелыхъ пистолетовъ, а на кожаныхъ полукафтаньяхъ, стянутыхъ ремнемъ, блестла рукоятка кинжала. У всхъ троихъ на лук сдла было по кожаной сумк съ полными карманами по об стороны. Осенній втеръ несъ имъ въ лицо сухіе листья, пугавшіе лошадей.

Когда они подъзжали къ дорог, пролегающей между Ошемъ и Ажаномъ, на горизонт вдругъ показался яркій свтъ и покрылъ краснымъ заревомъ широкую полосу неба. Темнота на большой равнин стала еще гуще. Освщенныя этимъ заревомъ въ своихъ глухихъ берегахъ, грязныя воды Жера совершенно покраснли. Графъ де Монтестрюкъ невольно потянулъ поводъ своей лошади, и она на минуту замедлила свой бшеный галопъ.

— Домъ горитъ, сказалъ онъ, а, можетъ. быть, и цлая деревня; опять несчастье, какъ при прежнихъ войнахъ!