В океане "Тигрис"

Сенкевич Юрий Александрович

Читатель вправе выразить недоумение — только что жаловался на недостаток времени, и вот, пожалуйста, выезд на экскурсию. Правильно. Но ведь и нам нужен отдых и маленькая разрядка.

Кроме того, поездка предусмотрена первоначальной, предварительной диспозицией, а Тур привык держать слово. Пусть исходные планы оказались утопическими, из-за медлительности нашей, недомоганий, организационной неразберихи, — данный пункт будет выполнен. В ответ на наши недоуменные взгляды Тур заявил: «Покинуть дом, не повидав, как живут хозяева, значит себя обокрасть».

В общем, к арабам. К тому же завтра пятница («Тигрис» на воде уже неделю!) —

ее не так жалко, надеюсь, помните почему. И в конце концов чем мы хуже других? Или, может, нам Магомет не указ?! Празднуем пятницу!

АРАВИЙСКАЯ ВЕНЕЦИЯ

День вправду получился удивительным. Попробую о нем подробно рассказать.

Утром выехали, сперва сухопутьем. Дорога шла вдоль канала, берега фактически нет, как на мещерских озерах или на Неве при нагонной волне. Вспухшая, вровень с сушей, вода — и на ней лодки, лодки, в город, из города, порожние, груженые, одиночные, сцепленные по две, по три в караван.

Забегая вперед — когда позже представилась возможность в такую лодку залезть, я оскандалился. Она плоскодонная, узкая, трудно сохранять равновесие, а надо ведь и грести. После нескольких неудач выдал пару-другую неуклюжих гребков, и то сидя. Владельцы же — мужчины, женщины, дети — правят стоя, в крайнем случае с колена, привычно орудуя распашным, вроде байдарочного, веслом или шестом.

Лодки — дощатые, смоленные битумом, с загнутыми кверху носом и кормой. Издали похожи на упавшие в воду листья ивы.

Открылась деревня, залитая как бы вечным половодьем. Подобные села встречаются и у нас на севере, например, Свирица в устье Свири — избы приткнулись к реке так, что она лижет фундаменты, вместо улиц протоки, по протокам ездят на работу, в кино, в магазин, в окнах вялится рыба, по заборам развешаны рыбачьи сети — вся жизнь на воде. Свирицу называют в путеводителях ладожской Венецией, а сейчас перед нами была Венеция аравийская: точно так же покачивались у причальных свай лодки и прыгали по ним, резвясь, ребятишки, только речь и одежда непохожие и дома не из бревен, а из камыша.

Дожем этой Венеции, то бишь старостой, являлся почтенный Гата, предводитель бригады, помогавшей рождаться «Тигрису». С Гатой у нас приятельские отношения: в свое время я успешно вылечил Хасанчика, его младшего сына. Гата праздновал пятницу и неохотно нас отпускал. Но мы, в сущности, едва выбрались за городскую заставу, истинная страна «болотных арабов» начиналась дальше. Мы пересели в мотобот.

ПЛАНЕТА ЧЕРНЫХ МАКОВ

Мотобот двигался с натугой, иногда застревал на мели, вырывался в озерца свободной воды и снова прятался в зарослях. Порой казалось, что плывем посуху, камыш раздвигался спереди и смыкался сзади, в нем что-то фыркало, вздыхало, с шумом передвигалось и, вероятно, следило за нами из гущи камышовых джунглей.

Все, что мы вокруг видели, твердило в два противоречивых голоса о мощи и тщете усилий человеческих рук.

Когда-то, тысячи лет назад, в эпоху расцвета шумерской — или дошумерской? — цивилизации, здесь действовали гигантские ирригационные сооружения, на обширных пространствах орошенной плодородной земли росли пшеница и рис. Именно в те времена зажигалась слава сказочного оазиса среди пустыни, райского Нижнего Двуречья.

Затем пришла катастрофа. Не сразу, не в ночь, не в год — возможно, чтобы ощутить ее приход, понадобилась смена нескольких поколений. Вспыхивали опустошительные войны. Люди бросали обжитые места. Берега каналов оплывали, поля превращались в болота. Там, где раньше зрели колосья, буйно разрастался дикарь камыш.

Глядя на него, я вспомнил наш среднерусский кипрей. Печальный цветок, сторож развалин и пожарищ, он тоже растет везде, откуда ушли люди. И еще вспомнилось из читанной когда-то «Туманности Андромеды»: космонавты летят над фантастической планетой, жители которой уничтожили друг друга в ядерных битвах, и видят, что всю ее поверхность заполнили маки, полчища черных маков, маков-мутантов, излучающих рентгены, единственных и последних, кто остался на планете в живых.

В эпоху, когда возникали эти болота, человечество даже пороха еще не выдумало, не то что напалма и нейтронных бомб. Но и стрел с мечами оказалось достаточно, чтобы огромный край обезлюдел. Как, выходит, ужасающе легко и доступно хомо сапиенс, если он не поумнеет, стереть себя с лица Земли и превратить ее в жуткую планету черных маков…

У ИСТОКОВ ИДЕИ

Через три часа мы достигли заводи, где торговцы скупают рыбу, привезенную из совсем уже глухих, глубинных районов болотной страны. Мотоботу дальше пути не было. Мы пересели в лодки.

И опять — хлюпанье прогретой воды, поиски русла, протискиванье сквозь заросли. Не то плаванье, не то скольженье по илистому дну, по колеям, как определял их Хейердал, чуть более глубоким, чем нужно для колеса.

Без надежного проводника в эти дебри немыслимо соваться. Недаром сюда, в забытые богом края, издавна бежали всяческие изгои, рабы, бросившие хозяев, еретики, вошедшие в конфликт с обществом. Болотная страна становилась для них поистине обетованной, никто их здесь не отыскал бы да и не пытался искать. Тот, кто попадал сюда, обретал свободу от любых былых обязательств: его принимало нечто вроде нашей Донской вольницы или Запорожской Сечи, причем это вовсе не одни только давнишние преданья, в Эль-Курне мне шептали, что и нынче… Не будем, однако, вдаваться во внутренние дела дружественного государства. Интересующая нас суть в другом.

Год назад сюда, в страну, откуда не возвращаются, приехал Тур Хейердал.

Его волновала история Двуречья, и, конечно, в излюбленном, постоянном для Тура аспекте. Среди наскальных изображений ему первыми попадались на глаза рельефы, на которых начертаны корабли.

В клинописных надписях на глиняных табличках его прежде всего занимали строки о море.

Древние шумеры совершали дальние океанские плаванья — Хейердал был убежден в этом. Оставался пустяк — отыскать прямые доказательства. Тур не сомневался, что за доказательствами дело не станет.

На первых порах его постигло разочарование.

Камыш берди, из которого могли, по-видимому, быть сплетены древнешумерские суда, не уступал, правда, по своим плавучим свойствам африканскому папирусу, не уступал, но и не превосходил его. В считанные дни, максимально — в недели, он намокал, тяжелел, загнивал. Вязанки, сделанные из него, держались на плаву в среднем четырнадцать суток — мало, чтобы даже по реке добраться до океана, хотя вполне достаточно для каботажных рейсов от деревни к деревне, по протокам наподобие тех, какие открывались нашим взорам уже пятый час.