В океане "Тигрис"
Шрифт:
Солома забыла, что из нее тысячи лет назад строили морские суда. Мы возвращаем ей ее прошлое. Не без сопротивления с ее стороны.
Спину ломит, ладони горят, в ушах хруст и шорох.
Впрочем, возможно, это шуршат плоты на реке. Их путь ближний, будничный — к бумагоделательному комбинату, ниже по течению.
В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО
К весне пошли письма от Тура.
Деловые и взволнованные, с обязательной пометкой «конфиденциально», они обрушивали
Я не стал еще тем, кого Тур видел во мне. Он находился внутри идеи, я — снаружи. И нырять медлил. Боялся сглазить. Пребывал в ожидании.
Настал, однако, день, когда меня вызвал председатель Государственного комитета по телевидению и радиовещанию Сергей Георгиевич Лапин.
— Тут у нас документ… Документ был чудесен. Доверчиво и
восторженно, всячески стремясь убедить, Хейердал объяснял, что решил испытать мореходность лодки, сооруженной из месопотамского камыша по типу древних шумерских, и что без советского представительства, без меня в частности, интернациональному экипажу зарез.
— Как станем решать?
Я ответил, что предварительное согласие мной дано.
— Правильно, — кивнул Сергей Георгиевич. — Ведущему клуба кинопутешествий полезно набраться новых впечатлений. Пусть будет так.
ИЗ ВАГОНА В СЕДЛО
Лиха беда начало. Аналогичные письма Тура получил главный ученый секретарь Академии наук Георгий Константинович Скрябин и директор нашего института Олег Георгиевич Газенко — все они тоже сказали: «Пусть будет так». Хотя, естественно, вопрос решался не сразу.
Мне, в сущности, предстояло, как в ковбойских фильмах, перескочить из вагона в седло. А поезд шел с достаточной скоростью.
Он шел, между прочим, и в Канаду, на гору Логан, в лабораторию доктора Хаустона. Хаустон изучает воздействие гипоксии — кислородного голодания — на живой организм: тема, близкая мне еще с антарктической зимовки. Интересная работа намечалась, но, увы, прыгать так прыгать.
Спасибо всем, кто меня страховал.
Уезжать легче, чем провожать. Я давал прощальные интервью, а товарищи впрягались в брошенное мной дело.
Чем оправдать сложности, в которые я их вверг?
Пока — ничем. Программа, чьим пунктам и подпунктам я обязан командировкой сюда, — пока лишь вексель, подлежащий оплате.
Допишу завтра. Время позднее. Спать.
СМЕШЕНИЕ ЯЗЫКОВ
Снова день пропустил. Нынче уже «не завтра», а «послезавтра».
Попробую наверстать хоть чуть-чуть.
Куда же я попал? Жара, пальмы. Посреди двора, на помосте, над ямой, вырытой в глине, — чудище, ни на что не похожее, с двумя задранными к небу разлохмаченными хвостами.
Прошел Карло, вполголоса ворча по-итальянски. Из дальнего угла слышится гортанная речь — там отдыхают арабы. Четверо в вязаных шлемах с кисточками-гребешками подошли, улыбаясь, и дисциплинированно уселись в кружок — боливийцы С озера Титикака. Их деликатно ловит на пленку японец Торусан.
Вавилонское столпотворение в чистом виде.
Кстати, его археологические останки — рядом, в нескольких сотнях километров. И то, что мы, разноплеменные, собрались именно здесь, выглядит как некий символ.
Сейчас немец Детлеф наладит домкраты-камелоны, боливийцы заберутся на корпус, арабы натянут веревки — «йелла-йелла, сады», мы разные, но мы вместе, и мы достроим свою башню — «давай, друг, давай!».
Три месяца назад, читая бюллетень, разосланный Туром для сведения участников, я, неловко признаться, вспомнил штабиста из «Войны и мира»: «Ди эрсте колонна марширт, ди цвайте колонна марширт», — до того умозрительной представлялась сия диспозиция, с подробнейшим перечнем приездов, отъездов, географических пунктов, с дотошным перечислением работ стапельных, такелажных и прочих.
Теперь ясно, какой точный лежал в ее основе расчет.
ПОРОЗНЬ, НО ВМЕСТЕ
Упаковывался. С помощью друзей, разумеется. Взял врачебную укладку, разработанную для использования в длительных космических полетах.
Взял еще укладку, тоже космонавтскую, — ее сформировал другой мой коллега на случай послеполетного ЧП.
В Институте медицинской техники, у Рустама Исмаиловича Утямышева, мне опять, как перед «Ра», вручили набор хирургических инструментов из титана. Пригодятся — ладно, нет — еще лучше.
Тем временем на юге Ирака, в болотах, в жуткую жару — Тур вспоминал: «Пятьдесят два градуса в тени, но тени не было!» — пятнадцать арабов и европеец принялись срезать камыш.
А в Андах, на высоте четырех тысяч метров, четверо боливийцев, тех же, что когда-то строили «Ра-2», собирались в дорогу. Они не спешили: требовалось выждать, пока на Аравийский полуостров придет осень, иначе, привыкшим к прохладному климату высокогорья, им будет очень тяжело в знойном Ираке.
А в английском городе Саутгемптоне ставился чрезвычайно серьезный опыт, о котором в дальнейшем упомяну не раз.
А в немецком городе Гамбурге…
КНУТ И ПРЯНИК
Ничего, дорогой, сиди.
С Эйч-Пи болтал? Было. С Германом пиво пил? Было. Значит, сиди. Хоть за полночь, но чтоб не меньше страницы. Главное — себя пересилить, чтобы выработался стереотип. Потом дело пойдет» само по себе и ежедневные записи станут потребностью. Это очень важно, ведь дневник не прихоть, а часть программы. Миша Новиков специально просил: регулярно, без пропусков, иначе снизится ценность.