В океане

Панов Николай Николаевич

Он расстроенно оборвал, откинул волосы, упавшие на брови.

— Пусть тогда капитан третьего ранга и занимается штурманским обеспечением похода! — Курнаков решительно захлопнул тетрадь. — Нечего говорить — стихи неплохие. Но еще раз предупреждаю, лейтенант, — или поэзия или штурманская точность.

— Но ведь поэзия это и есть точность! — с отчаянием сказал Игнатьев, придвигая к себе тетрадь. — А наше штурманское дело — это же сама поэзия! Сколько было штурманов — хороших поэтов. Знаете стихи балтийца Лебедева, который

на подлодке слу-жил? Превосходный был штурман, а его стихи теперь в хрестоматиях печатают, А североморский штурман Ивашенко, гвардеец! Смотрите, как он писал, товарищ капитан второго ранга.

Игнатьев продекламировал нараспев:

Вот так менять долготы и широты, От Айс-фиорда к Огненной Земле, От знойной Явы к островам Шарлотты, Все дальше, дальше плыть на корабле…

— Во всяком случае, сомневаюсь, чтобы эти офицеры писали свои стихи в походах, — сказал Курнаков, вставая. — На море рельс нет. Если во время вахты стишки сочинять…

Он негодующе замолчал.

— Разрешите доложить, товарищ капитан второго ранга, — тоже встал Игнатьев, — во время вахты я стихов никогда не пишу.

Восхищаясь втайне Курнаковым, он невольно перенимал его холодно-корректный тон.

— Имеете замечание о моих упущениях в штурманской службе? — спросил Игнатьев.

— Нет, пока не имею. Пока работаете неплохо. Курнаков глядел на Игнатьева, на его вскинутое смелое лицо под хаосом белокурых волос. «Неплохой, талантливый штурман, но вот заболел стихами, что тут будешь делать!»

— Скоро уходим в море, лейтенант. Переодевайтесь и приходите в рубку — поработаем с лоциями, — сказал Курнаков почти мягко.

Над палубами «Прончищева» и дока прокатились звонки аврала.

На стапель-палубу дока выстраивались матросы… Агеев, уже в рабочей одежде, распоряжался около бревен… И водолазы в своих поношенных комбинезонах прошли по палубе тяжелой точной походкой, готовили оборудование для электросварки.

На их лицах зачернели стеклянные грани защитных очков. Вспыхнуло ослепительно-лиловое искристое пламя автогена.

Андросов, одетый в бумажные брюки и синий рабочий китель, переходил от одного участка работы к дру-гому, когда возле него остановился запыхавшийся рассыльный.

— Товарищ капитан третьего ранга! Только что с берега доставлен в санитарной карете тяжело раненный сигнальщик Фролов. Начальник экспедиции приказал вам срочно явиться на ледокол.

Глава восемнадцатая

АТЛАНТИЧЕСКИЙ ОКЕАН

Андросов стоял на крыле мостика, задумчиво смотрел на остающиеся сзади по правому борту черные скалы Бью-фиорда.

Атлантический океан. Вот он плещется вокруг — спокойный, вздымающийся мягко, чуть заметно. Безбрежная, подернутая неподвижными бликами и разводами синева.

Караван лег на новый курс, снова шел на норд. По правому борту медленно проплывал берег материка — за первой линией гор

из коричневого складчатого камня поднималась вторая линия, смутные, расплывчатые, словно сотканные из холодного дыма громады. Узкими лоскутами белеют на откосах прибрежных гор стеклянно-матовые срезы — это спускаются к морю ледники. А над океаном стоит жара, солнце сверкает на тяжелой спокойной воде. И по левому борту протянулась цепь островков — то крутых, зазубренных, то плоских, еле заметно чернеющих в синеве.

Теперь пойдем Инреледом до самого Баренцева моря, — сказал капитан Потапов, с обычным меланхолическим видом вглядываясь в океанский простор.

Инреледом? — переспросил Андросов.

Так точно, Инреледом, рекомендованным фарватером. Видите — идем как будто открытым морем, а на самом деле это Инрелед — узкий проход вдоль берега среди опасностей — надводных и подводных шхер. «Шергорд» — «сад шхер», называют эти места норвежцы.

Поэтично, — заметил Андросов.

Поменьше бы такой поэзии! — откликнулся капитан «Прончищева». — Собьешься с фарватера — и посадишь корабль на банку. Знаете, одних только островков у берегов Норвегии насчитывается до полутораста тысяч.

Так, может быть, целесообразнее идти дальше от берегов?

То есть открытым морем? — иронически усмехнулся Потапов. — Здесь под нами глубины небольшие, много якорных мест. Подводный рельеф Инреледа — как широкий порог, по которому проходит теплое течение Гольфстрим. А податься мористее — выйдем в огромную впадину Атлантики с ветрами и длинной океанской волной.

Нет, товарищ капитан третьего ранга, — помолчав, сказал Потапов с таким негодованием, точно обвинял Андросова в том, что именно он создал все неприятности норвежского побережья. — С вашего позволения пойдем Инреледом, как ходят, огибая Скандинавию, мореплаватели всех стран.

Андросов сдержал улыбку. Характер капитана «Прончищева», своеобразная манера его разговора уже давно не удивляли его.

Начальник экспедиции вышел из штурманской рубки, остановился рядом с капитаном.

Зазвенели ступеньки трапа. На мостик из радиорубки взбежал лоцман Олсен. В последние дни — после выхода из Бергена — норвежец стал замкнут и угрюм, чем-то глубоко озабочен.

Он подошел к Потапову и Сливину. Сообщил сводку погоды, только что принятую с норвежской метеорологической станции.

Шифтинг уинд! — услышал отошедший в сторону после разговора с Потаповым Андросов. Увидел, как прояснилось лицо капитана «Прончищева».

Долгосрочный прогноз: шифтинг уинд — переменчивый ветер. Лофотены дают хорошую погоду, — повторил капитан Потапов. — Совсем хорошо, после бергенских прогнозов.

Это совсем хорошо, — подтвердил Сливин.

Он помолчал, поглаживая бороду, — верный знак отличного настроения.

— В штиль непременно собрались бы циклончики у Лофотен. А переменчивый ветер их разгонит.