В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии
Шрифт:
Скакнули к броду, в ожидании техники открыли по нескольку банок паштета — любопытная смесь красителей, картона и консервантов. Кстати, неизменно хороша была укропская трофейная тушёнка — в отличие от смеси сои и химии, которой наполнялись наши банки (помню любопытную в своей искренности надпись «свинина растительного происхождения»), у них в банках даже жира не было — чуть желе и сплошные волокна мяса. Это для тех, кто любит посмеяться над «тупыми и вороватыми тыловиками укров». Словом, как сказал Гоголь: «Над кем смеётесь? Над собой смеётесь!»
Не успели. Красный прислушался к своему животу и ломанулся в близлежащие кусты. Уже на ходу просигнализировал: «Ну, как всегда. Что-то я очкую!» Нам ничего не надо было пояснять. На весь спецназ ДНР была известна безошибочная примета: в боевой обстановке живот у Красного прихватывает только непосредственно перед самой дикой зарубой. Мы судорожно завертели головами в ожидании опасности — издалека донёсся лязг траков, через брод полезла наша небольшая колонна: штук пять
Я выбежал к броне, нашёл командира, кратко разъяснил ситуацию. Несколько человек офицерского состава пересели к нам на МТЛБ — и мы пошли головными. Скрытно выехали через посадку на прежнее наше место — километрах в пяти отсюда, нагло, на бугре торчала вражеская техника, видимо ожидая, пока их пехота додавит-таки наших танкистов на «неработающих» танках. Отчаянная стрельба доносилась из Логвиново аж сюда, но на холме, где стояли наши танкисты, по-прежнему было тихо — не иначе как Милостью Божией наши пара жалких рожков и одна граната произвели неожиданно сильное впечатление на вражескую пехоту, и та лезть пока побоялась.
Красный, на редкость чёткой жестикуляцией и формулировками, буквально в паре слов обрисовал старшему танкистов диспозицию и расположение наших и противника, а также оптимальные подходы. Не раз я удивлялся и прежде, насколько у него чёткий и грамотный слог становится в критические минуты — причём при полном отсутствии не только военной подготовки, но и какого бы то ни было образования. «Может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов российская земля рождать!»
Старший колонны зловеще оскалился. Танки развернулись за посадкой и… Знаете ли вы фразу: «Пиздец подкрался незаметно?» Ничего другого не пришло мне на ум, когда, рассыпавшись цепью, наши танки и БМП пошли на хохломутантскую технику — БМП, БТР и ЗУшку на «Урале». БМП успела только развернуться. ЗУшка удирала довольно долго — пока красивый столб чёрного дыма не украсил её тушу. Дольше всех смывался БТР: даже получив одно попадание, этот уродец сумел заехать за крайние дома Логвиново (забегая вперёд скажу — там его и дожгла наша доблестная пехота). Вражеская пехота в поле стремительно заткнулась и начала разбегаться — кто успел.
Подъехал один медицинский МТЛБ — нам его прислали с другой бригады на усиление нас. К сожалению, необстрелянный экипаж заменжевался. Я их несколько раз приглашал ехать за нами — даже один раз, проехав несколько сот метров, увидел, что они не едут, и вернулся за ними. Наконец, они поехали, но лучше бы этого не делали. Нерешимость в бою — одна из самых тяжких ошибок, чреватых самыми разнообразными осложнениями, довольно часто — кровавыми.
Мы сели на МТЛБ и поехали по полю за танками. Проехали мимо развороченной вражеской БМП с открытыми дверцами, мимо чадящего «Урала». Проклятые Богом хохлопитеки, продавшие Веру и память предков за «безвизовый въезд у Еуропу» (который, как оказалось теперь, им и не светит), ехали на этих машинах, чтобы убить нас, потом убить ребят. И теперь получили своё — вон горят и валяются. Трудно передать хищную радость, которую испытываешь, когда видишь уничтоженную технику — только что ехавшую, чтобы убить тебя.
Фраза: «вокруг стоял кромешный ад» от частого использования литераторами поблекла и подутратила свою яркость, стала шаблонной. Кратко говоря, нет слов в человеческом языке — даже самом выразительном, русском — чтобы рассказать, что мы там увидели. Дым висел как плотное одеяло — над самой головой. Я ещё успел порадоваться, что эта пелена скрывает нас от вражеских гранатомётов. Днём было темнее, чем самой тёмной ночью — метров на десять видно, а далее — сплошная чёрная пелена.
Дымящиеся, свежие воронки — повсюду. Пустое в первый день боёв поле было настолько уставлено горящей техникой, что проехать можно было с огромным трудом. Везде — в технике и рядом с ней — обгорелые тела её экипажей и десанта: чёрные, скрюченные, иногда с полопавшейся кожей, под которой сочится слизью и лимфой алое мясо. Проклятые Богом хохлаческие этномутанты трое суток шли на прорыв — пёрли как на буфет, обкумаренные американской боевой наркотой, подпираемые заградотрядами из «правосеков» и наёмной западной нечисти всех мастей — от «великопольских» пшеков до педерастических Джонов из США. А наши ребята без всяких заградотрядов, без выучки и подготовки, стояли в Логвиново насмерть — в упор жгли из гранатомётов и расстреливали из автоматов всю эту свору «вильных казаков», сдыхавших за безвизовый въезд в Европу и право американцев владеть нашей землёй. Уже не раз думал — от всей души надеюсь, что милостью Всевышнего души всех без исключения хохломутантов, отступившихся от Православной Веры, пришедших убивать мирное население по указу проклятых штатовских вампиров, после того, как мы убьём их, отправляются туда, где им самое место: в геенну огненную, в ад!
Некоторые «умники» в Интернете не раз писали, что «противник в Дебальцево сдался и оказывал лишь вялое сопротивление». Чтоб я так жил, как тамошнее сопротивление было «вялым»! Противник так пёр, что некоторые танки и бэхи наши сожгли метрах в двадцати от крайних домов. Для гранатомёта это не то что «в упор» — а даже «за пределом фокуса» — стандартная граната взводится, лишь пролетев метров тридцать.
Противник штурмовал ожесточённо, лёз вперёд, совершенно не считаясь с потерями,
Увидев всю эту картину, экипаж шедшего за нами МТЛБ остановился в чистом поле, не доезжая домов. Это было грубейшей ошибкой, какую можно себе представить. У края деревни с одной стороны — дома, с другой — битая техника, они тебя прикрывают — фиг попадёшь. А там, где стояли они — чистое поле, стреляй — не хочу. К счастью, густейший дым горящей солярки и техники скрывал их от противника, а менжевались они недолго, минут пять, потом их нервы не выдержали, и они драпанули обратно.
Раненых в Логвиново было валом: ещё бы, такой махач! Мы загрузили их, сколько поместилось в наш МТЛБ, и рванули вывозить их на холм на подходах — тот самый, где молчаливым памятником гениальности нашего комбрига высились неработающие танки. Нужно было вывезти всех — а «мотолыга» вмещает в десантный отсек максимум отделение. Уже спускается ночь, и, если возить порциями — многие умрут от потери крови и переохлаждения. Потому приняли решение: сначала эвакуировать их из Логвиново на относительно безопасную возвышенность на подходах, а потом уже решим, что делать далее.
Вопреки возможным ожиданиям читателей, бой отнюдь не закончился. Наступил перелом — однако противник продолжал переть со всех сторон. Работала его арта, в воздухе рвались и мимо нашего МТЛБ летели гранаты РПГ, а уж сколько пуль было в воздухе! Он так и звенел ими, как изобильная пасека доброго пчеловода в жаркий июльский день. Отупевшие от жесточайшего многочасового боя, сплошь оглушенные и контуженные, что бойцы что раненые были почти невменяемыми, и загрузить их в узкое чрево транспортёра являлось той ещё задачей — тем более, что нужно это было делать быстро, а размещать — максимально компактно. Мы сделали четыре рейса до холма и обратно, прежде чем вывезли всех. При этом ранее сбежавший экипаж МТЛБ находился здесь же, на холмике — они взяли на себя заботу о раненых, пока мы их возили, за что им, разумеется, реальное спасибо.
Потом скаканули на стоявшую поблизости миномётную батарею. Командовал ею наш давний знакомый по спецназу ДНР — уже описанный мною Макар. К счастью, он сразу же выделил нам «Урал». Мы загрузили всех раненых в него, свой и приданный МТЛБ, и вскоре столь милые огни Углегорска замаячили на горизонте. Когда мы подъехали к нашему медпункту, я попытался крикнуть — и не смог, сорвал голос. Попытался вылезти из МТЛБ, чтобы позвать наших — и не смог, ноги отказали внезапно от перенапряжения. Тогда выстрелил из автомата в воздух. Выбежали наши медики и кинулись таскать раненых, оказывать им помощь и так далее. А мы поехали в штаб, в ожидании новых указаний. У командования были идеи что-то ещё сделать ночью с нашим участием — ведь по-прежнему никто, кроме медицинской роты (точнее, нашего расчёта), не знал дороги в Логвиново. Однако к счастью, ночью ничего нам не назначили, и мы немного отдохнули. Ангелу, как одной из очень немногочисленных воюющих на самом передке женщин, которую лично знали почти все присутствующие, выделили место на диванчике в переполненном штабе, чтобы она могла выспаться. Тут же присутствовал хорошо знакомый нам представитель донецкого штаба корпуса с позывным «Синий». Он очень тепло приветствовал нас с Ангелом, говоря, что хорошо помнит нас ещё со времён Областной Госадминистрации. Настроение у меня немного улучшилось — если представитель штаба корпуса за нас — то глядишь, наведём порядок у меня в подразделении, решим вопрос и с озверевшими эмгэбэшниками, и со странно ведущим себя комбригом. Я попросил и его и комбрига что-то сделать — и с эмгэбэшниками и с не являющимся на службу ротным, которые сейчас активно подрывают боеспособность бригады. Оба меня заверили что «гада ротного посадим, эмгэбэшников пошлём нахер, не волнуйся, с тобой будет полный порядок».
Это было тем более актуально, что уже вечером, от любезных горловских эмгэбэшников поступило напоминание о том, что они активно работают. Они сбросили мне на телефон смс-кой запрос: почему я до сих пор не нашёл пропавших медиков, и чем вообще занимаюсь — чтобы отчитался им. Я сообщил об этом своему непосредственному командованию — мне сказали, чтоб я не парился, командование решит вопрос с эмгэбэшниками.
На следующий день интенсивность боевых действий резко ослабла. Одновременно произошло несколько событий. Во-первых, нашлись наши медики — Юдин и Корнеев. К глубокому прискорбию, в числе погибших. Как сейчас помню, каким тяжёлым камнем легла мне на сердце эта утрата. Таким образом, в который раз в жизни проявилась мудрость изречения: «Не судите да не судимы будете». Гениальный генерал Соколов своим приказом … ммм, даже не знаю, какой эпитет пристегнуть к этому слову, скажем, «странный», отправил достойнейших людей, врачей на смерть. Вместе с ними при эвакуации погибли раненые, всего 11 человек. Напомним, что это именно он изволил орать на меня, что я «врачей на смерть посылаю». Он, зря убивший тринадцать человек только в этот раз, — зачем, для чего? Неисповедимы пути Господни…