В окопах Сталинграда
Шрифт:
– За водой остановки не будет. Волга под боком.
– Вы что – завтра в атаку? – спрашивает Чумак.
– Бог его знает. Велено стать на исходные, а там посмотрим.
– Навряд ли завтра. Нам ничего еще не говорили.
– Скажут еще.
– Если не завтра, – задумчиво ковыряя ножом стол, говорит Чумак, – немцы вас за день прямой наводочкой, знаешь, как разделают…
– Там, говорят, склон, не видно будто.
– Говорят, говорят… А «мессеры» зачем?
– А противотанковой
– На вас хватит.
В коридоре что-то с грохотом летит. Кто-то ругается. Потом вваливается сержант, нагруженный фляжками.
– Какой дурак у вас там лопаты раскидал. Чуть все фляжки не пококал.
Он кладет фляжки на койку. Поворачивается, сияющий, веселый.
– Что мне за новость будет?
– Какую новость?
– Мировую. Скажите, что будет, – расскажу.
– Сто грамм лишних, – морщится Чумак, пробуя спирт на язык. – Силен, черт…
– Мало.
– Тогда держи при себе. Все равно после первой стопки разболтаешь. Давай кружки, инженер.
Я подаю кружки. Их всего две. Придется по очереди. Чумак разливает. Льет воду из чайника.
– Ну – что за новость? – спрашивает лейтенант со шрамами.
– Сказал, что мировая. В шестнадцатой машине передачу только что слушал.
– Гитлер сдох, что ли?
– Почище…
– Война кончилась?
– Наоборот. Началась только… – и, выдержав паузу: – Наши Калач заняли. Потом эту, как ее. Кривую… Кривую…
– Кривую Музгу?
– Музгу… Музгу. И еще что-то на Г…
– Неужто Абганерово?
– Вот, вот… Абганерово…
– А ты не врешь?
– Зачем вру? Тринадцать тысяч пленных… Четырнадцать тысяч убитых!
– Елки-палки!..
– Когда же это?
– Да вот за эти три дня. Калач, Абганерово и еще что-то. Целая куча названий.
– Ну, все. Фашистам капут!
Чумак так ударяет меня ладонью промеж лопаток, что я чуть не проглатываю язык.
– За капут, хлопцы!
И мы пьем все сразу из кружек и фляжек, запивая водой прямо из носика чайника.
– Вот дела! Вино хлещут…
В дверях Лисагор. Даже рот раскрыл от удивления.
– Я там вагоны рву, а они водку дуют.
Я протягиваю ему кружку. Он залпом выпивает. Закрывает глаза. Крякает. Ощупью берет корку хлеба. Нюхает.
– Разлагаетесь здесь, а в пять наступление. Знаете? Батальонам уже завтрак повезли.
– Врешь…
– Посмотрите, что на берегу делается.
Танкисты срываются, не дожевав колбасы.
– Ширяев ругается, что с проходами задерживаем.
– Какой Ширяев?
– Как – какой? Начальник штаба. Старший лейтенант.
– Господи… Откуда ж он взялся?
– Всю войну так прозеваете… – смеется Лисагор. – Из медсанбата прибежал. Разоряется уже
Я натягиваю сапоги. Ищу пистолет. Смотрю на часы. Без четверти три.
– Проходы сделал?
– Сделал.
– На всю ширину?
– На всю. Как миленькие проедете.
Танкисты уже заводят моторы, суетятся. Весь берег белый. Опять снег пошел. Откуда-то слева доносится голос Ширяева. Кричит на кого-то:
– Чтоб через пять минут пришел и доложил… Понятно? Раз-два…
Пробегает Чумак, застегивая на ходу бушлат.
– Дает дрозда новый начальник штаба. Держись только, инженер…
Ширяев стоит у входа в штабную землянку. Рука забинтована, в косынке. Белеет бинт из-под ушанки. Увидев меня, машет здоровой рукой.
– Галопом на передовую, Юрка! Танкистам помогать… Никто не знает, где там проходы ваши…
– Как рука? – спрашиваю.
– Потом, потом… Топай… Два часа осталось.
– Есть, товарищ старший лейтенант. Разрешите идти?
– Топай… А Лисагора ко мне…
Я козыряю, поворачиваюсь через левое плечо, прищелкивая каблуком, руку от козырька отрываю с первым шагом.
– Отставить! Два часа строевой…
Холодный крепкий снежок влепляется мне прямо в затылок. Рассыпается, забирается за шиворот.
Я вскакиваю на переднюю машину. Валега уже там, прицепляет фляжку к поясу.
Один за другим вытягиваются танки вдоль берега. Минуют шлагбаум, взорванные платформы. Выезжают на брусчатку. Сейчас немцы огонь откроют танки неистово громыхают.
Медленно кружась в воздухе, падают снежинки.
Громадной тяжелой глыбой белеет впереди Мамаев курган.
До наступления осталось час сорок минут.
– 27 -
Атака назначена на пять. Без двадцати пять прибегает запыхавшийся Гаркуша.
– Товарищ лейтенант…
– Ну, чего еще?
Он тяжело дышит, вытирает взмокший лоб ладонью.
– Разведчики вернулись.
– Ну?
– На мины напоролись.
– Какие мины?
– Немецкие. Как раз против левого прохода. Метров за пятьдесят. Какие-то незнакомые.
– Тьфу ты, черт! Чего же они вчера смотрели?
– Говорят, не было вчера.
– Не было?.. Где этот… Бухвостов?
– В петеэровской землянке сидит.
– Ширяев, позвони в штаб, чтоб сигнал задержали. Я сейчас.
Бухвостов, рябой, щупленький командир разведвзвода саперного батальона, разводит руками:
– Сегодня ночью, очевидно, поставили. Ей-богу, сегодня ночью. Вчера собственными руками все обшарил – ничего не было. Ей-богу…
– Ей-богу, ей-богу! Чего раньше не доложил? Всегда в последнюю минуту. Много их там?