В омут с головой
Шрифт:
— Ну и че? — удивился Михалыч, не поняв существа вопроса.
— Откуда у тебя такой деревенский выговор?
— Чудило ты московское! Не выговор, а говор. Местный говор. Я полковником-то не родился, а родился я тутатко. Так и батько мой и дед говорили, так и я говорю. Ты лучше вон чаво слухай: мимо меня после часу никто не проезжал. На машине к Круглому еще можно со стороны Спасского заехать. Стало быть, енто не наши. Значить, енто чужие. Слышь, а машина-то какая?
— Да ты чего, Михалыч! Думаешь, мне до машины было? Она на меня в лобовуху как глянула, меня как пробку из бутылки выперло. Не
— Да ничего зазорного в этом и нет. Я в Афгане, когда первый раз лицом к лицу со жмуриком свиделся, так же как ты, глаза в глаза, так потом неделю ни есть, ни спать не мог.
Алешка с уважением посмотрел на бывшего фронтовика. Михалыч не посмеялся над Алешкиным страхом, он его понял. Да и сам Михалыч вдруг стал совсем другим, открылся вдруг для Алешки с неожиданной стороны. Теперь это был не вечно пьяненький привратник, а ветеран Афганской войны, орденоносец, полковник в отставке Иван Михайлович Плотников.
— Алеха, — вздохнул Михалыч, — а может, она того… еще живая?
— Не думаю. Я там еще посидел, покурил. Да когда вокруг озера шел, тоже минут двадцать прошло, я бы заметил. Значит, она под водой как минимум минут тридцать была, пока я не нырнул туда да не увидел.
Сторож ничего не ответил, только понимающе покивал головой. Придя к озеру, они не стали забираться на утес. Решили остаться у его подножия, дабы не затаптывать следы. Алешка по-прежнему стоял в одних плавках. Утренняя прохлада уже пронизывала его до костей, но идти за одеждой не хотелось. Так и стоял, ежась и мелко дрожа от холода. Или от страха. Там же, наверху, остались и Алешкины сигареты. Пришлось курить «Приму» Михалыча, который заботливо накинул Алешке на плечи свою куртку от камуфляжного костюма, выдававшую его принадлежность к славному племени секьюрити.
Они успели выкурить по сигарете, и теперь Алешка стоял, отплевываясь от попавших в рот табачных крошек. Послышался гул автомобиля. На утес со стороны Спасского въехал милицейский «уазик». Алешка и Михалыч бросились наверх, крича на бегу:
— Мы здесь! Это мы!..
Из машины вышли мужчина в милицейской форме с погонами сержанта и молодая женщина или девушка, худенькая, небольшого роста, как девочка. Михалыч и Алешка бросились к мужчине, перебивая друг друга, пытаясь рассказать о происшествии. Он их молча выслушал, удивленно поглядев на раздетого Алешку, почесал в затылке и густым басом проговорил:
— Замерз?
— Есть немного, — ответил Алешка, переминаясь с ноги на ногу.
— Дак оденься, дурья башка.
— Можно, да? — словно не поверил своему счастью Алешка.
— Не можно, а нужно, — услышал он за спиной женский голос. Он обернулся. Девушка протягивала ему джинсы с майкой. Он даже не заметил, как она прошла на край утеса, не видел, что она там делала, но теперь понял, что она оттуда возвратилась и принесла ему одежду.
— Спасибо, — поблагодарил он, натягивая штаны, — я просто думал, что там следы.
— Если они там и были, то вы их затоптали еще раньше. Ваш? — спросила она, показывая ему окурок в целлофановом пакетике.
— Мой, а как вы догадались? — глупо заулыбался Алешка.
— Элементарно, рядом лежали ваши штаны и вот эта пачка. — Она протянула ему пачку сигарет
— Спасибо еще раз, я и не заметил, как растерял все это.
Девушка сейчас стояла рядом, и он воспользовался возможностью, чтобы рассмотреть ее. На первый взгляд ей было лет двадцать. Но, приглядевшись к серьезному, даже сердитому взгляду красивых серых глаз, можно было бы прибавить еще парочку лет. Маленькая, стройная, изящная, с точеной фигурой. В голубых джинсах, голубой джинсовой рубашке, под которой виднелась белая майка, туго обтягивающая красивую грудь. Разглядывая девушку с ног до головы, Алешка поднимал взгляд все выше и выше, добравшись наконец до лица. И снова удовлетворенно отметил про себя, что она очень даже ничего. Красивое, с прямо-таки классическими чертами лицо, огромные серые глаза, обрамленные невероятно длинными, загнутыми кверху ресницами. Красивые, с изгибами, губы. Все это практически без косметики. Картину довершала весьма экстравагантная прическа: блондинка, с волосами не просто короткими, а практически «ежиком», который был тщательно уложен — и это в пять-то часов утра!
— Следователь Шевченко Лина Витальевна, — представилась она, подставив под его наглый взгляд, шаривший по ее лицу и телу, краснокожую книжицу в развернутом виде. — Вы, гляжу, уже пришли в себя?
— Да, в некотором роде, — кивнул Алешка, ни капли не смутившись. — А Лина — это Ангелина или Линет?
— Лина — это Лина Витальевна. Ясно? — отрезала девушка.
— Яснее некуда, гражданин следователь, — ответил Алешка, пряча руки в задние карманы джинсов то ли от холода, то ли боясь, что на них наденут наручники.
— А вы Корнилов Алексей Леонидович? — спросила она, заглядывая в папку с бумагами, которую держала в руках.
— Так точно, гражданин следователь, — подтвердил Алешка, вытирая вдруг намокший отчего-то нос. Лина Витальевна, заметив его дурашливое поведение, отвернувшись, улыбнулась.
— Вы что, Корнилов, сидели? — спросила она, подавив улыбку.
— Никак нет, гражданин следователь. Сидеть не сидел, но, как говорится, неоднократно привлекался.
— За что? — Лина, как могла, напускала на себя серьезность.
— По хулиганке мы. Так, общественный порядок немножко нарушали, шумели, — продолжал дурачиться Алешка. — Но мы не злые, гражданин следователь, мы добрые.
Алешка обрел всегдашнюю свою уверенность и присущее ему природное чувство юмора, неоднократно выручавшее в сложных житейских ситуациях. Эти же качества помогали и при общении с женщинами: случалось, не мог покорить девушку смелостью или эрудицией, тогда спасали обаяние и юмор.
Сейчас перед ним стояла красивая молодая женщина, она ему невероятно нравилась. И ему тоже захотелось ей понравиться.
— Хорошо, Алексей Леонидович, пойдемте покажите.
Они подошли к самому краю утеса.
— Это там, — показал Алешка на воду под скалой. — Белый легковой автомобиль. Глубина здесь очень даже приличная. Я три раза нырял, чтобы вовнутрь заглянуть. Последний раз нырял сверху с камнем, чтобы тяжелей было. Донырнул, заглянул… Женщина там. Страшно. Глаза и рот открыты. Волосы растрепанные, колышутся в воде. Знаете, как змеи у горгоны Медузы. Я как рванул оттуда, на одном дыхании до дому долетел, вернее — до КПП.