В открытом море(изд.1965)-сборник
Шрифт:
Двор был по-прежнему окутан дымом. В полуразваленном доме раздавались стоны и крики, трещал огонь. В глубине двора метались какие-то люди с фонарями.
«К помойке нельзя, — сообразила Нина. — А здесь мне не перебраться, высоко очень…»
Она подпрыгнула, чтобы уцепиться за край каменного забора, но руки сорвались, и девушка упала на землю.
— Погоди…
Восьмеркин подставил ей сложенные совком ладони. Нина поставила левую ногу на эту живую ступеньку, потом правую на плечо моряку и очутилась на каменной стене. Восьмеркин подтянулся на руках и одним махом перевалился на другую сторону.
В поле мелькали огни. Где-то тревожно гудел колокол и завывала сирена.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Чижеев на шлюпке направился к берегу. В лунном сиянии он разглядел среди девушек фигуру рослого мужчины и не поверил глазам. «Неужели Степа? Вдвоем, вместе с Ниной… Он, конечно, он!»
Чижеев так заработал веслами, что разогнавшаяся шлюпка чуть ли не до половины выскочила на прибрежную гальку.
Сеня сначала кинулся к Нине, приподнял ее и закружил:
— Спасибо, дорогой Ежик… Спасибо за все!
Потом он подбежал к Восьмеркину, но, видя, что друг не раскрывает рук для объятий, оторопело остановился.
— Ну, чего же ты стоишь бревном? — с комичным отчаянием воскликнул Чижеев. — Я из-за тебя ночей не спал!
И, решив, что для Восьмеркина самой лучшей лаской будет хорошая порция тумаков, принялся в радости тузить его по груди и бокам…
— Брось, Сеня! — отступая, сказал Восьмеркин. — Не могу отвечать: закован я.
Небольшая шлюпка не вмещала всех прибывших. Пока Витя переправлял девушек на катер, Чижеев камнем разбил цепь на руках Восьмеркина и сказал:
— А браслетки пусть останутся, злей будешь.
— И не сниму, — подхватил его мысль Восьмеркин, — до тех пор буду носить железо, пока не расквитаюсь за Катю. Только на крейсере дам распилить.
Он замолчал. Потом с не свойственной ему горячностью добавил:
— А ты береги Ежика. Редкой души она человек.
Неожиданное спасение Степана с Ниной взбудоражило обитателей пещеры. На пристань приковыляли раненые, сошлись старики. Даже суровый мичман Клецко оживился.
— Молодцы! Герои настоящие, — сказал он своим хрипловатым боцманским голосом. — Хоть торжественные залпы из Москвы давай.
Через два дня штаб передал: «Поздравляем крупной удачей. Погибло в огне и под развалинами до трехсот карателей. Советуем временно воздержаться от диверсий. Готовьтесь к решающим дням, ждите общего сигнала. Василий».
Стало ясным: приблизился час мести за страдания и месяцы голодного скитания по лесам. Выздоравливающие требовали, чтобы их немедленно переправили из пещеры в лес, а слабые просили дать им хоть какое-нибудь дело.
После короткого совещания Клецко, Виктор Михайлович и Калужский пришли к выводу, что всех обитателей пещеры надо разбить на три группы. Первую группу они назвали морской и поставили перед ней боевую задачу: в ближайшие дни достать как можно больше взрывчатки, горючего и провизии. Вторая группа получила название «госпитально-хозяйственной». В нее вошли врачи и слабые больные. Из выздоравливающих партизан создан был учебный отряд подрывников, руководить которым стал Калужский.
В пещеру то и дело доносился заглушённый гул «малых» взрывов, в фонарях мигали огни, и по влажным стенам метались тени.
— Через недельку-две снова выход на сушу пробьем, — заявил Калужский.
А моряки возились с катерами, ремонтируя и готовя их к боям.
— Первым делом — покрупней на рубках и бортах звезды накрасить, — приказал Клецко. — Иначе свои побьют. И флаги военно-морские сшить. Во-вторых, устанавливаю наблюдение за морем. Как появится кто без охранения, — боевую тревогу играть и — всем на свои места. Набеги устраивать будем.
Дважды в пещере звонил колокол громкого боя, и дважды катера вылетали в погоню за показавшимися на горизонте одиночными кораблями. В первую ночь они настигли обычный рыбачий сейнерок, приспособленный гитлеровцами для перевозки продуктов на посты береговой обороны. Его захватили без единого выстрела, так как команда, состоявшая из пяти человек, приняла «Чеем» и «Дельфин» за патрульные катера и сама застопорила ход.
На этом судне моряки захватили тонны полторы разных продуктов, бочонок вина, четырнадцать ящиков снарядов для скорострельной пушки, пакеты с толом и перекачали все горючее в свои цистерны. Затем, сняв с деревянного сейнера команду, они прорубили в его днище дыры и пустили суденышко ко дну.
Первые вести о наступающем тепле принесла подземная речка. В одну ночь она вздулась, помутнела и, пенясь, зазвенела по-весеннему. В пещеру словно вошло теплое дыхание гор и пробуждающейся природы.
На другой день группа подрывников Калужского пробила старый выход на сушу. Партизаны вернулись с работы, опьяненные солнцем и весенним воздухом. Они принесли с собой охапки веток с набухшими липкими почками. В пещере запахло лесом, смолой и медом.
Николай Дементьевич, наконец, перестал экономить аккумуляторные батареи. По вечерам загудел громкоговоритель. Москва, что ни день, сообщала новые радостные вести. Пещера оглашалась победными салютами. Советская Армия по грязи, по весенней распутице гнала оккупантов с Украины. Уже был освобожден Николаев. Войска уходили все дальше на запад. А Крым все еще оставался в руках гитлеровцев.
— Когда же будет сигнал? Скоро ли выйдем из подземной норы? — задавали друг другу один и тот же вопрос партизаны.
В свободные часы они ожесточенно чистили оружие, чинили ботинки, подгоняли снаряжение, готовились к походам.
И вот, наконец, в одну из ночей штаб партизанского отряда передал: «Гитлеровцы спешно грузятся на транспорт. Он стоит за мысом на рейде. Сделайте все возможное, чтобы оккупанты безнаказанно не ушли. Днями начнем. Переправьте для инструкций связного. Василий».