В паутине чужих заклинаний
Шрифт:
— Отчет забрал клиент, — пояснила я. — Был он необычайно любезен и сказал, что отчет ему не очень и нужен, но если уж вы его сделали, то он, так и быть, просмотрит за ту неделю, что его в Гаэрре не будет.
— Вот как… И зачем он тогда приходил?
— Сказать, чтобы вы не торопились с отчетом.
— А потом приедет раньше и начнет возмущаться, что для него бумажка не написана, — проворчал Дитрих. — Знаем мы таких. Нет уж, чем раньше мы разделаемся с этим делом, тем лучше будет для всех.
— И для инора Кремера?
— Он же хочет получить
— А он будет печальный? — невольно заинтересовалась я. — Вы же говорили, что Штефана с инорой Кремер вряд ли связывают нежные отношения?
Дитрих посмотрел на меня как-то странно.
— Даже если их не связывают нежные отношения, инор Кремер уверен в существовании у его жены любовников, — заметил он.
— Но он не считает это препятствием для их семейного благополучия, — напомнила я.
— Далось вам это их благополучие…
Дитрих водрузился на мой стол, в опасной близости от фикуса, которым он собирался меня шантажировать, поднял колбу с листом, повертел зачем-то в руках. Пришлось колбу у него отобрать и поставить подальше. Очень было похоже, что вчерашнюю мою просьбу не мешать корням прорастать он благополучно пропустил мимо ушей. Еще бы — к расследованию фикусы никакого отношения не имеют, а значит, заботиться об их выживании незачем…
— Смотрю, заложник себя прекрасно чувствует, — заявил он.
— Если вы будете продолжать в том же духе, останетесь без заложника. Растения не любят, когда их все время дергают.
— Ничего, скоро мы его посадим, — оптимистично сказал Дитрих. — Никуда он от меня не денется. Горшок ему не пора присматривать?
— Присматривайте, — милостиво разрешила я. — Но пересаживать его пока рано. Корешки слишком маленькие.
— Обидно. С горшком ему будет труднее сбежать.
— Ему и без горшка трудно сбежать — у него ножек нет.
— Ничего, всегда найдется тот, кто ему поможет. — Он выразительно на меня посмотрел. — Линда, а не пойти ли нам пообедать? Я не фикус, у меня баночки с питательным раствором нет, а ваш пирог был прекрасен, но он был вчера…
Дитрих выразительно вздохнул, намекая, что он сегодня еще не ел. Соседство с театральными курсами явно пошло ему на пользу в нарабатывании нужных навыков.
— А что вам помешало позавтракать?
— Дела… — опять вздохнул он. — Вы же понимаете, Линда, когда работаешь на себя, не можешь сидеть и ждать, что на голову внезапно свалится куча золотых.
Он посмотрел на потолок, то ли опасаясь, что оттуда что-то упадет, то ли на это надеясь. Но больше — чтобы произвести на меня нужный эффект.
— Было бы неплохо, — заметила я и тоже посмотрела на потолок — а вдруг? — Куча золотых еще никому не помешала.
— Но пока у меня этой кучи нет и сверху ничего не падает, приходится крутиться.
— Дитрих, а почему вы ушли из Сыска? — спросила я. — Штефан говорил, что вас выгнали…
— Не следует верить всему, что говорит Эггер. Я ушел сам.
Дитрих
— Письмо из магистрата, — важно сказал вошедший инор неопределенного возраста. — Кто здесь инор Хартман?
Он переводил взгляд с меня на Дитриха и обратно, словно раздумывал, кто из нас двоих может отказаться адресатом. До этого дня я была уверена, что моя принадлежность к лицам женского пола неоспорима, но курьер из магистрата заставил меня усомниться.
— Инор Хартман — это я, — положил конец его мучениям Дитрих.
— Вам официальное письмо. Извольте расписаться в получении.
— Расписаться? Какие формальности.
— Положено, — сурово сказал курьер. — Чтобы потом не говорили, что ничего не получали и не читали. Знаем таких, проходили. Вот здесь нужно поставить подпись и еще здесь.
Почему-то я сразу уверилась, что ничего хорошего в этом письме нет — слишком неприятное было лицо у курьера, словно он уже настраивался на скандал. Но Дитрих невозмутимо расписался, получил тоненький конверт с гербом Гарма и так же невозмутимо распрощался с курьером. Вскрыл письмо, быстро пробежал глазами и сказал:
— Похоже, Линда, вы остаетесь без работы. У меня отзывают лицензию на частный сыск.
— Как отзывают? Из-за чего?
— Написано «временно, до окончания проверки». Но проверки иной раз растягиваются.
— Вы меня увольняете? — уточнила я.
— Боюсь, что в нынешнем положении дел я смогу прокормить только фикус, — ответил Дитрих. — Из наличных у меня пока только аванс от Кремера. Отработанные дни я вам оплачу, не волнуйтесь.
У меня не было ни малейшего сомнения, откуда взялась эта внезапная проверка. Со стороны Штефана это было совсем некрасиво. И если этим он хотел добиться, чтобы я отнеслась к нему по-другому, то он преуспел — я перестала уважать своего бывшего жениха. И жалеть тоже перестала. Недостоин он ни того ни другого.
— А я от вас не уйду, — нахально заявила я. — Вы забыли, что у вас в заложниках остается фикус? Я должна быть уверена, что с ним все в порядке.
— Линда…
— Я прекрасно понимаю, почему вам пришла эта бумага, — непреклонно сказала я. — Эггер только этого и добивается.
— Возможно, вы и правы, — сказал Дитрих. — Но у вас самой ситуация не слишком хорошая.
— Я вас не брошу, Дитрих, — твердо сказала я. — Лицензию у вас отобрали из-за меня, а значит, нам нужно доказать, что Эггер воспользовался своим служебным положением, чтобы прикрыть неблаговидные дела, и вернуть лицензию.