В паутине Матильды
Шрифт:
Она не просит денег. Разговоры о Матильде раскрепощают ее.
– Когда я вспоминаю, что могла вынести ее шесть месяцев, я не знаю, каким образом мне это удалось, – жалуется Шарлотта. – Эта Виссембург – настоящая ведьма, вы даже не представляете. Ночи напролет она писала, днем спала. Она вечно ворчала и орала на всех. Считала нас подонками. Все время хотела нами командовать, устраивала сцены из-за любой ерунды. Когда я думаю о ней, у меня волосы встают дыбом. Смотрите…
Волосы у нее на руке действительно вздыбились. Кажется, она говорит правду, без дураков.
Прислонившись
– Когда Матильда шла в туалет, она всегда оставляла дверь открытой, чтобы ее было видно. Она ходила голая по камере и мастурбировала перед нами. А еще она разговаривала с мертвыми. Постоянно. И говорила, что они ей отвечают. Сначала нас это пугало, потом смешило. За три недели до моего выхода она спросила, не могла бы я позвонить в газеты, чтобы сообщить, что этот ее тип жив. Она мне предложила десять тысяч франков.
– И вы сделали это?
– Еще чего! Я выдала ее тюремщице при освобождении. Потом со мной разговаривал ее судья. Мои слова занесены в протокол.
Шарлотта описывает камеру Матильды как конуру. А Матильду – как разъяренную старую суку.
– Она хранила все: обрывки бумаги, тряпки, остатки еды. Часто, просыпаясь, она хотела есть и лизала красный соус прямо из общего котла. Это нас ужасно злило. Никто не мог ладить с ней, и никто не хотел спать рядом с ней. Не только из-за запаха. Я долго упиралась, но больше нигде не было места. Пробуждаться ночью от пламени свечи и видеть ее голову в миллиметре от своей – этого кошмара хватит до конца дней.
Она дрожит. Я даю ей перевести дух, чтобы спросить, не говорила ли Матильда с ней об Эмиле Ландаре.
– Да, часто. Она повторяла по десять раз в день, что она никогда не признается. Еще она говорила, что он, наверное, был убит цыганами.
Муж Шарлотты ждет ее.
– В своей книге вы ведь не укажете моего имени? – спрашивает Шарлотта, строя испуганную гримасу и оглядываясь по сторонам.
– Почему? Вы боитесь?
– С Матильдой шутки плохи, она способна на все.
Я успокаиваю ее как могу.
Иду в город. Открываю дверь бара «Тамтам». Барменша Джамила спрашивает, не надушился ли я прогорклым маслом?
Улыбаясь сам себе, выпиваю залпом три четверти. Иногда со мной такое случается.
Моя квартира – пустая конура. Моя жена не вернулась. Она забрала свои шмотки и повесила конверт на кактус. Похоже на прощальное письмо. Я извергаю тошнотворный запах масла, который смешивается с запахом ее духов на подушке.
IV
Просыпаюсь с трудом, ищу рукой Лену. Лена, где ты? Ковыляю к кофеварке. Перечитываю письмо. Включаю свою цепь «Б». Поет Чет. Забыть Лену. Прежде чем пуститься в путь, здороваюсь с портретом и удивляюсь сам, говоря:
– За нас двоих, моя старушка!
Я волнуюсь при мысли, что впервые увижу Матильду. В машине слушаю местное радио. Диктор сообщает последние новости:
– Вот уже двадцать первый раз Матильда Виссембург предстает перед апелляционным судом. Безусловно,
– Самая загадочная тетушка Франции. Подозревается, что она расчленила своего последнего любовника, побросала куски трупа в пакеты для мусора (что-то около пятнадцати), чтобы потом раскидать их где попало.
К суду я прибываю с опозданием. Свора журналистов заняла весь первый этаж, многие сидят на скамейках. Все в боевой готовности, в ожидании последнего выхода Матильды. Даже Вернер, мой единственный друг в газете. Не видел его целый месяц. Он беспокоится о моем здоровье, спрашивает, как продвигается книга. Слушаю его вполуха.
– Как Лена? Все в порядке?
– Все в порядке.
Думаю о ней. Я только и делаю, что думаю о ней. А вдруг она не вернется? Спрашиваю Вернера, как поживает его мать. Он говорит, что она снова несет всякий бред. Если так будет продолжаться, придется отправить ее в больницу. У меня озабоченная физиономия. Где Лена может быть? Обычно она быстро возвращается. Сегодня уже должна быть дома. Пойдем в ресторан. Куплю ей духи. Нет, лучше приготовлю ужин сам. Лосось, шампанское… Выпьем, займемся любовью…
Берже из раздела хроники «Эклер дю матэн» показывает свой «Евросигнал». Хлопает по плечу соавтора, неразлучного толстяка Ришара. «Работа в паре» – так они это называют.
– Давненько тебя не видно, – говорит Ришар. – Ты не болен?
Новая представительница местного телевидения переговаривается со своей командой: старым заспанным оператором, маленьким звукорежиссером-шавкой с масляными глазами и осветителем с татуировкой, как у морского волка. Телевизионщики вечно ходят целой бандой. Четыре фотографа ждут, каждый у своих дверей. Аппараты блестят на солнце. Радиорепортеры, нагруженные как собаки в повозках, перебрасываются шутками, забыв о конкуренции. Иллюзия полного братства. Каждый ждет своего часа. Беатрис Салина приехала из Парижа с двумя фотографами из «Пари-Стар». Королева стаи. Эта бабенка с угольно-черными глазами никогда не упустит свой кусок пирога.
– Она готовит большой сюжет о Матильде. Вытянула у семьи Эмиля какие-то фотографии и разнюхала постельные истории, – говорит мне Вернер с заговорщическим видом.
Я ее видел в работе над делом Флобера. Салина приехала со своей дочкой, очаровательной девчушкой лет пяти. Она использовала ее, чтобы проникнуть в дома местных жителей, туда, где было совершено убийство. Люди говорили:
– Какая у вас милая дочка!
И Салина входила. Она получала свою кость: альбом с фотографиями, или откровения отца убийцы, или свидетельства матери жертвы. Несмотря на любые удары, она всегда падала на все четыре лапы. Она держится в стороне от других и разговаривает с секретарем суда. Чувствуется, что она на охоте. Окликает меня: