В паутине
Шрифт:
Тарасов выпрямился и, медленно, по слогам, произнес длинную тираду на общеизвестном языке, в коей указывалось, во-первых, на лично физические и умственные недостатки Паука, его ближайших родственников, а во-вторых, на его, Тарасова, негативное отношение ко всей американской нации в целом и отдельным ее представителям в частности, а также порицание смертоубийства и скорбь по павшим в неравном бою воинам.
— Ты понимаешь, во что ты вляпался, мать-перемать?! — ревел он, обшаривая палатку в поисках бутылки. Кругом валялись горы пустой тары, что его злило еще больше. У Паука нет свидетелей, могущих подтвердить истинность его слов, следовательно, необходимо провести расследование о возможном дезертирстве как
— Это не все, — сказал Паук, — Сержанта расстреляли. Второй рядовой, Ломов, замешкался при отступлении. У меня не было возможности спасти его, так как информация, которой я обладаю, чрезвычайно важна, и имеет решающее значение для судьбы наших войск.
— Информация? — Тарасов наконец-то отыскал бутылку, в которой на донышке оставалось еще немного спирта, и сразу успокоился.
— Разведданные, — и Паук рассказал ему все, что успел увидеть. Про ракеты и технику. Тарасов внимательно слушал, что, откровенно говоря, удавалось ему с большим трудом, потом влил в себя спирт и крепко задумался. Паук выполнил свой долг и попросил разрешения идти. Тарасов как будто и не услышал просьбы.
— Думаешь, они пустят в ход артиллерию? — спросил он.
— Мне разрешено говорить?
— Разрешено, мать твою! — рявкнул Тарасов, — Попросили, значит говори или ты тупой?!
— Никак нет, товарищ старший лейтенант, — отчеканил Паук, — Я думаю, они поступят именно так. А потом пойдут в атаку. На добивание.
— Значит, бомбардировка. Башка раскалывается. Погоди, позвоню в штаб, — Тарасов набрал номер, — Лейтенант Тарасов, 121 рота. Да, я. Да, срочно. Передайте командованию, в нашем квадрате присутствует значительный контингент противника, ожидается прицельная бомбардировка силами ЗК. Повторяю, прицельная. Они знают наше точное местоположение. Жду подкрепления. Конец связи. Надеюсь, эти долбоебы вернутся с помощью до того, как нас всех здесь положат, а, рядовой? — усмехнулся Тарасов, — Свободен. Если что, позову, иди гуляй.
Паук вышел. Из палатки доносилась возня и грохот, потом Тарасов явился на свет Божий при параде, в мундире и проч., собрал дивизию и объявил боевую готовность. Солдаты уныло разбрелись по окопам. Оставшиеся часы Паук чистил автомат, пытаясь отогнать все время всплывающее в памяти лицо офицера-американца с дыркой во лбу, из которой брызнул мозг.
Бойня началась в девять часов вечера. Американцы пошли на укрепления бронетехникой, никакого обстрела из орудий не было. Чуть ранее, в восемь часов прибыли еще три роты — 101, 102 и 105, плюс командующий корпус. Тарасов повеселел, но его радость быстро улетучилась — выяснилось, что половине бойцов не хватает табельного оружия. Срочно послали грузовик за боеприпасами.
Как уже было сказано, ровно в 9:00 раздалась канонада, и из лесополосы донесся беспорядочный огонь, но живая сила противника почему-то не появлялась. Потом ударили-таки залпы из орудий. Тарасов метался по позиции с штурмовой винтовкой наперевес, отдавая приказы до тех пор, пока осколком ему не размозжило череп. Земля дрожала, люди кричали, в воздухе летали комья земли и обломки. Паук забился в окоп, заткнув уши, что разумеется не помогало.
В какой-то момент он осознал, что огонь прекратился. Оглядевшись, осторожно, на четвереньках, прополз по траншее метров пять, прислушался. Солдаты, находившиеся в траншее, говорили ему что-то, но он не слышал. Видимо, оглушение. Верхушки деревьев заволокло не то туманом, не то дымом от пожара, и вечерние сумерки, так что Паук пробирался почти на ощупь, единственным ориентиром ему служило бледнеющее под натиском ночи небо. Приходилось запрокидывать голову, из носа текла
— Держать линию!! — надсаживался какой-то незнакомый офицер, возвышаясь над окопами. Паук высунул голову. Расположение части превратилось в пепелище, среди развалин бегали ротные, пытаясь навести порядок, кое-где оттаскивали трупы. Один хрипло выл, размахивая обрубком руки, из которой хлестала струйка крови, под ним образовалась небольшая темно-бурая лужица.
— Куда ты смотришь, осел?! — нагнулся над ним все тот же офицер, замахиваясь.
— Человеку помощь нужна! — крикнул Паук.
Офицер посмотрел на раненного, прорычал:
— Разберемся, пошел к рубежу! — и больно пнул Паука в плечо, — Медицина, морфий вон тому, живо!
Возле дороги торопливо раздавали оружие и боеприпасы. Группа солдат в более темном камуфляже и в масках охраняла ярко-оранжевую палатку, туда попеременно просачивались чины, даже промелькнул один в штатском, при галстуке и проч. В тылу, в окошках дачных домиков горели огоньки, гавкали собаки, возле одного участка у изгороди сиротливо ютилась "Волга". Паук занял боевую позицию рядом со знакомым приземистым солдатом. Слева, там, где лесополоса заканчивалась, в обход потянулась цепочка вражеских танков. К форпосту они почему-то потеряли всяческий интерес, хотя вполне могли смешать его с землей. Паук насчитал три сотни машин, а потом бросил затею.
— Патроны, осколочные гранаты экономить, стрелять по необходимости, — голосил офицер, обходя позиции, — и только на ближней дистанции. Снайперы, работайте по минометчикам. Остальным действовать исходя из обстановки. Основная задача — удержать точку. Враг не должен пройти! Во имя Родины! Перед боем примите желтую таблетку из коробки с НЗ, это поможет. Ефремов!
— Я!
— Возьмешь на себя командование юго-восточной стороной в случае моей гибели.
— Есть! — отвечают ему.
— Перед самой атакой пустишь сигнальную ракету. Я в штаб.
Офицер удалился. Колонна бронетехники наконец закончилась и ушла вглубь массива позади них. Куда они пойдут, вдоль Волги или в Подмосковье, думал Паук. Кто их остановит? Точно не мы.
— Страшно? — голос солдата изменился, осип.
Паук кивнул, выглядывая из-за бруствера.
— Знаешь, что это за таблетка? Нет? Это мескалин, наркота. Я слышал, от него чувствуешь себя призраком, полная невесомость, — коренастый облизнулся, — и силы прибавляет. Ааа, это, помнишь, один драпать хотел? Ну, так вот, его те, в масках, за-заметили и прирезали, я сам видел, да все видели, хе-хе, как свинью. Чтобы не шуметь, а то подумают, враг. Они в тылах по периметру дежурят.
Паук пошевелился, разминая отекшие конечности.
— Ты что, сваливать хочешь? — спросил он шепотом.
— Я-то? Даже если б захотел, ничего бы не вышло, — усмехнулся солдат. Трясущимися руками он засунул в рот помятую сигарету и закурил, поплевывая.
— Жрать хочется.
Прошло несколько минут. Окончательно стемнело. Паук нашарил в темноте бинокль с инфракрасным фильтром. С того края укреплений устроили перекличку. Подкрепление ушло спать в наспех сколоченные бараки. За горизонтом ухало и охало, иногда кромка неба освещалась багровым заревом. Минута тянулась за минутой, Паук закрывал глаза, считал десять секунд: один, два, три, четыре, пять, шесть…. Семь. Семь. Восемь и девять. Десять. Открывал глаза, зевал, теребил бинокль. Когда уставал смотреть на ту сторону поля, снова закрывал глаза. Считать становилось все труднее. Тело ныло, онемевшие от неестественного положения конечности потеряли всякую чувствительность. Заедали комары. Хотелось пить.