В переплете Книги Знаний
Шрифт:
– А мне-то как везде рады, ты не заметил? Я что, тоже тогда еврей? Да какая вообще разница? – желчно поинтересовался Гаузен и, досадно сплюнув, отпустил Ленона.
– В твоей болтовне нет никакого смысла.
– Если бы не мой нос, то я мог бы и не заметить, что горит кожа на переплете. Мы, вегетарианцы, к такому чувствительны, - продолжал оправдываться Ленон.
– А у мясоедов, что ли, чувств нету?! – не выдержал Гаузен, - Ну что за дела?! Хуже ушной инфекции! Мне такое и в дрянном сне не привиделось! О чем ты думал?
Ленону было неловко признаться, что он думал о Руфи, и он молчал, а Гаузен продолжил сокрушаться, переключив свое недовольство на Книгу Знаний.
– А я ведь знал, что она проклята! Надо было выкинуть ее еще тогда, когда обнаружил у себя в сумке. А Лин бы сказал, что потерял вместе с сумкой, не зная, что там внутри. Она бы тогда никуда не отправилась, и мы были бы теперь вместе! А теперь приходится таскать эту вшивую книгу…
– Вообще-то вшивые - это пострадавшие от насекомых-паразитов, - вступился за реликвию Ленон.
– Не заткнешься - пострадавшим будешь ты! – пригрозил Гаузен.
– Закопать бы ее вообще, да она магическая! Она только и делает, что привлекает чудовищ и неприятности! Вдруг еще все мертвецы в округе из-под земли повылазят?
– Я сжег ее не целиком, – заверил Ленон и показал обгоревшие страницы.
– Ну, спасибо! Ну, успокоил! Это как утопающему глоток воздуха перед тем, как захлебнуться! Прямо камень с плеч свалился и прямо на ногу! – издевательски поблагодарил велит.
– Ее еще можно читать, - не сдавался Ленон.
– Ну, тогда почитай мне что-нибудь, - потребовал Гаузен.
И Ленон все еще дрожащим голосом начал читать первое, что попалось ему на глаза:
– …И сказал пастырь, да будет день – и был день. И сказал пастырь, да будет ночь – и наступила ночь. И сказал пастырь – обеда не будет. И народ вскричал: Побить его каменьями! Но тут выпала манна небесная…
– Да нет, не свою ерунду, - отмахнулся Гаузен.
– Как, например, называется столица Хаслинии?
– Калистан, - неуверенно вычитал Ленон.
– Ну, может оно так и есть. Они точно заслужили столицу с таким дурацким названием, - предположил Гаузен, который и сам точно не помнил, как называется столица хаслинского государства. – Назови-ка мне лучше, как назывался орден, который основал Демиан?
– Орден Всезнания.
– Всемзнания! – поправил Гаузен.
– Книга стала давать неверные ответы!
– Может, я просто неправильно прочитал? – оправдывался Ленон.
– А может, я уже раньше упоминал его при тебе, и ты просто вспомнил? Ладно, другой вопрос - кто был главным врагом ордена Всемзнания? – сделал еще одну попытку Гаузен.
– Четыре короля, - порывшись, ответил Ленон.
– Неверно! Орден Охранителей Книг! Из-за тебя в книге все смешалось, Ленон! Как ты теперь думаешь вернуться обратно в свой мир? – снова начал негодовать Гаузен.
– Может, еще что-то
– Ладно, так уж и быть. Чего-то в голову ничего не приходит… А! Знаю! Как зовут наследного… Хотя нет, пусть лучше будет так. Как зовут самого большого ублюдка во всей Велитии?
– Лекант, - произнес Ленон. На этот вопрос у него вычитать ничего не получилось, и он выдал услышанное от Гаузена ранее имя наугад.
– Похоже, она еще работает, - довольно хмыкнул Гаузен, но тут ему пришло в голову, что когда они вернут Книгу Знаний, им обязательно зададут вопрос, как получилось, что реликвия оказалась в столь плачевном состоянии.
– Подожди, Ленон! Спроси у нее, кто ее поджог!
Ленон, услышав эти слова, испугался, побоявшись, что его может настигнуть кара за неосторожное обращение с огнем. Но, поколебавшись, юноша все-таки заглянул в книгу:
– Гаузен, нет ответа…
– Попробуй еще раз! – потребовал Гаузен.
– Тот же результат, - ответил Ленон.
Заставив Ленона повторить запрос несколько раз, Гаузен пришел к следующему выводу:
– Ладно, если письменных доказательств нет, скажу, что такой ее и нашел. Ты, главное, в случае чего не сознавайся! Что там за это по закону будет, я не знаю, но у нас - не как у вас! Мораториев всяких еще не навыдумывали.
От последней фразы Ленона буквально передернуло, но, поняв, что худшее позади, юноша начал понемногу приходить в себя и даже выдвинул некоторые претензии.
– И совсем не обязательно было меня бить, - пожаловался Ленон.
– Совсем не обязательно было сжигать книгу!
– парировал Гаузен.
– Я ее не сжег - я ее лишь слегка подпалил, - защищался юноша.
– Вот и я же тебя не убил? – отшутился Гаузен.
Ленон, чтобы как-то успокоиться, вспомнил, что Руфи очень любила стихи, и попытался что-то сочинить. Но после сегодняшнего происшествия ему в голову не приходило ничего романтичного. Да и рифма у него тоже не заладилась.
– Гаузен, не знаешь рифму к слову «катастрофа»? – спросил у друга Ленон, которому не удавалось сложить и пары строчек.
Вместо ответа Гаузен неблагозвучно выругался.
– Это не рифма! Это часть тела! Ее нельзя вставлять в стихи! – запротестовал Ленон.
– Это не только рифма, - вступился за свой не очень высокохудожественный вариант Гаузен.
– Это по сравнению с той ситуацией, в которой мы оказались, одно и тоже.
– Ты хотел сказать, синоним? – поправил Ленон.
– Я хотел сказать: «Проклятье, Ленон! Заткнись уже! Ты мешаешь мне думать!» - снова сорвался Гаузен.
– Но как приличный человек промолчал, а теперь, Катапак тому свидетель, ты вынудил произнести меня это в слух. Из-за тебя мы теперь глубоко в … - и Гаузен снова повторил слово, которое не подходило Ленону в стихотворение.