В Питер вернутся не все
Шрифт:
– Нда-с, – изрек он, – чтобы понять, кто убил, первым делом следует определить мотив.
– И у вас есть соображения? – быстро вопросил журналист.
– Имеются, – важно промолвил главный оператор.
– Может, поделитесь?
– Пока считаю преждевременным.
– А когда придет время?
– Ну, во всяком случае, рассуждать о мотиве можно с профессионалом – следователем прокуратуры, к примеру, а не с таким дилетантом, как вы.
Хоть в замечании Старообрядцева имелась изрядная доля справедливости, однако
– А ведь у вас, Аркадий Петрович, мотив для убийства Прокопенко тоже имелся.
Собеседник возмущенно фыркнул, но глаза его испуганно дернулись.
«Как жаль, – мимолетно подумал Полуянов, – что нам на журфаке не преподавали, хотя бы факультативно, методы допроса. Поди теперь пойми: Старообрядцев просто испугался – как боится любой здравомыслящий человек даже мимолетного обвинения в убийстве, или ему в самом деле есть что скрывать?»
Оператор высокомерно проговорил:
– И какой же у меня, по-вашему, был мотив, чтобы замочить, – это слово он выделил иронической интонацией, – моего старого друга?
Дима слегка взбесился от заносчивой реплики собеседника (сказывалась все же почти бессонная ночь!), однако раздражение свое контролировал.
– А такой у вас, Аркадий Петрович, был мотив, что Прокопенко на самом деле уже перестал быть вашим старым, как вы говорите, другом. И все в группе это видели. Покойный готов был даже убрать вас с картины. А для вас сие означало профессиональную гибель. Семидесятилетнего оператора, изгнанного за профнепригодность, никто больше работать никогда и никуда не возьмет, – прибавил журналист жестко.
– Молодой человек, не вам судить о том, в чем вы ни черта не понимаете, – снисходительно произнес Аркадий Петрович (однако Димины слова его, бесспорно, задели – его лицо стало пунцовым). – Он вдруг яростно вдавил недокуренную сигарету в пепельницу и вышел из тамбура, хлопнув тяжелой дверью с такой силой, что она отскочила, не закрывшись.
Полуянов тоже загасил свой бычок и пошел в вагон. «Дурак я, – покаянно подумал он, – что устроил свару с оператором. Нужно было, наоборот, вывести его на разговор, чтоб он выложил свои подозрения, И как мне теперь с ним беседу возобновить? Один бог знает. Что ж, даже у профессиональных следователей бывает ого-го-го сколько ошибок, а я все-таки дилетант...»
Солнце поднялось уже довольно высоко, понемногу стало прогревать затуманенные стекла, с них стремительно испарялась роса. Даже в герметично запечатанный, стучащий по рельсам вагон доносилось многоголосное пение птиц. Свежая листва трепетала.
Дима глянул на часы: еще только пять утра. «Как много красоты я пропускаю, – с сожалением подумал он, – оттого что даже летом просыпаюсь в девять, а то и в десять. Пусть, когда рано встаешь, не высыпаешься – зато день тянется
Впрочем, предаться рефлексиям журналисту не удалось. Прямо на его пути в коридоре оказалась Марьяна – его случайная ночная любовница. Пройди он молча, девушка бы оскорбилась, и потому Полуянов приостановился.
– Ты решил, – промурлыкала старлетка, – сам расследовать убийство Вадима Дмитриевича?
– Кто тебе сказал?
– Да все говорят.
Марьянина рука словно невзначай поправила Диме воротничок ковбойки, заботливо стряхнула с плеч невидимые пылинки.
– Ну, раз все говорят, – улыбнулся журналист, – значит, решил.
– Хочешь написать сенсационный репортаж?
– Не без того.
– А меня в нем упомянешь? – кокетливо протянула девушка.
– Посмотрим.
– Разве я не заслужила? – Игривость так и рвалась из нее: казалось, Марьяна вся, целиком, состоит из пикантности и двусмысленности.
– Ага, заслужила. Особенно тем, что свои трусы мне в карман засунула.
– Какие трусы? – невинно хлопая глазками, вылупилась на него девушка.
– Ладно, брось свои актерские штучки. Очень смешно получилось. Пять баллов.
– Тебе, правда, понравилось? – хихикнула девица. Она тут же сменила линию защиты и от полной несознанки мгновенно перепрыгнула к: «это была такая шутка!»
– Мне-то понравилось. А если б их моя жена нашла?
– А ты жена-ат? – разочарованно протянула юная леди.
– Женат, – соврал Дима. Хотя не так уж и соврал: они с Надюхой живут как супруги уже пару лет, только вот расписаться руки не доходят.
– А что ж ты, раз не свободен, – промурлыкала Марьяна, – совращаешь посторонних девушек?
– Еще неизвестно, кто из нас кого совратил.
Была в актрисульке тягучая, через край переливающаяся сексуальность, которая мешала Диме просто спутницу послать. И пройти мимо.
– Како-ой ты подлец! – кокетливо-театрально прошептала девушка и ударила Полуянова кулачком в плечо. – Как ты смеешь говорить такое о даме!
– Ладно, кончай ломать комедию.
– А если она мне нравится? – проворковала актрисулька, на секунду прижимаясь к журналисту всем телом и тут же отстраняясь. – И ты мне тоже очень-очень нравишься?
И Дима – вот ведь слабая мужская сущность! – вновь повелся на нее. А ведь еще пять минут назад он пребывал в твердой решимости оставить ночной эпизод с Марьяной без какого бы то ни было продолжения, навсегда развязаться с ней и забыть о случайной и грешной встрече. Но стоило упругим прелестям актриски коснуться его тела – и он сразу опять возгорелся, организм его пришел в полную боевую готовность возобновить отношения, причем немедленно.
– И почему, – вольным, по-прежнему кокетливым тоном продолжила артистка, – ты всех в поезде допрашиваешь, а меня нет? Я что, как жена Цезаря, вне подозрений?