В Питер вернутся не все
Шрифт:
– Знаете, я тут выяснил, что один из будущих свидетелей пропал из вагона.
– Пропал? Ну, далеко он не уйдет, – усмехнулся старший по званию. – На таком ходу даже если вдруг спрыгнул – все равно убился.
– Вы так легко это дело товарищам из Москвы оставляете... – посетовал журналист.
Лейтенант пожал плечами.
– У них своя работа, у нас – своя.
– Неужели вам самим не хочется найти и изобличить убийцу? – воскликнул журналист.
Реакция юного милиционера, Дениса Евграфова, на Димино восклицание оказалась неоднозначной. Он вроде бы и усмехнулся снисходительно – как умудренный опытом человек ухмыляется, слыша явное мальчишество, но, с другой стороны, слегка покраснел – шеей, подбородком...
Заметив слабину, журналист стал давить:
– К тому же круг подозреваемых явно узок. Три, максимум пять человек. Убийца не профессионал и интеллигент. Всего-то надо: прижать его, допросить и расколоть!
– Да ты не торопись, – ухмыльнувшись, чуть не по-отечески молвил юный милиционер, – и тебя скоро допросят, и всех прочих. Специально обученные люди, по всем правилам, под протокол.
– А я бы, на вашем месте, попробовал раскрыть преступление по горячим следам! – не сдавался Полуянов.
– Ладно, все, журналист, – нахмурился лейтенантик. – И, правда, покинь помещение. Иди в свое купе и ожидай.
Дима почувствовал, что несмотря на внешне негативную реакцию, его уговоры пали на благодатную почву. Может, они дадут всходы? Впрочем, редкий гражданский человек может похвастаться, что имеет на милиционеров влияние.
Полуянов вышел из купе убитой. В коридоре вчетвером, с опрокинутыми лицами, стояли все те, кто остался от некогда сплоченной киношной тусовки: Марьяна, Кряжин, Царева, Старообрядцев. Они о чем-то вполголоса между собой разговаривали. Проводница крутилась у титана, явно пытаясь подслушать, о чем толкуют пассажиры. «А ведь кто-то из них пятерых – убийца, – грустно подумал репортер. – Ах, да, еще же есть Ковтун».
– Дима, я сделала кофе! – выкрикнула со своего места проводница.
– Хорошо, спасибо, – машинально откликнулся Полуянов. – Принеси его, пожалуйста, в мое купе.
Едва Дима отхлебнул принесенного Натальей кофейка, как в его временное обиталище явился лейтенант. Он деловито уселся за стол, достал из нагрудного кармана блокнотик и проговорил:
– Ну, давай, журналист, быстро: что видел, что слышал, что чуял, кого подозреваешь?
Полуянов внутренне улыбнулся: его тактичные уговоры задели-таки служивого!
И, стараясь быть последовательным, кратким и четким в формулировках, он рассказал милиционеру все, что произошло между первым и вторым убийством. Тот, кое-что записав, в конце допроса (или как назвать сей разговор, если уголовное дело еще никто не возбуждал?) проговорил:
– А теперь давай, полезай на верхнюю полку.
– Зачем?!
– Вздремнуть не хочешь?
– Хочу, – удивленно молвил репортер. – Только зачем?
– А я тут внизу собрался с твоими спутниками побалакать.
Наконец, до Полуянова дошло.
– Супер! – восхитился он. – Значит, я там подремлю, послушаю, а потом тебе то, что во сне увижу, расскажу. Так?
– Правильно понимаешь, – одобрил милиционер.
Глава пятая
Ничего опрос свидетелей не дал. Ни-че-го. То ли Денис Евграфов в силу юного возраста и (или) недостатка опыта не сумел их разговорить. А может, актеры и лица, приближенные к их тусовке, оказались умелыми врунами. Но даже Дима, внимательно вслушиваясь в показания (он, правда, лиц не видел, но по словам-то и, главное, по тембру голоса часто заметно, когда человек врет), никого не заподозрил.
Все –
Словом, время, проведенное в засаде на верхней полке, Полуянов счел зряшно потерянным. Во всяком случае, для расследования преступлений оно не дало ничего – разве что для понимания психологии подозреваемых. Гости, приходившие в купе, Диму даже и не замечали – только в первый момент, на входе, могли обратить внимание, что наверху кто-то (или что-то) лежит. Однако их взгляды тут же приковывал хорошенький юный милиционерик в форме, сидевший на откидной скамье у стола. И практически сразу лейтенант усаживал очередного киношника на нижнюю полку и начинал опрашивать. Было любопытно, как люди вели себя, оказавшись наедине (как они думали) с представителем закона. Царева держалась уважительно-величественно, Никола Кряжин – слегка развязно, Старообрядцев – спокойно и отчасти подобострастно. Голос Марьяны звучал естественно, однако она не производила впечатления особенно умной персоны, а свое тайное оружие – безудержное, бьющее наповал кокетство – не применяла. Проводница Наташа суетилась, плохо слушала вопросы и отвечала невпопад.
В итоге, когда лейтенант закончил свои беседы и отправился восвояси, журналист вздохнул с облегчением. Изнутри его жгло чувство, что время неумолимо уходит, а он ничего не успевает. Поезд то бодро молотил колесами, то слегка притормаживал, но с каждой минутой, с каждой секундой приближался к Москве. А там уж расследование возьмут в свои руки другие... Первый раз в жизни фортуна дала Диме шанс проявить себя не как журналисту, а в роли сыщика по уголовному делу. Однако он миссию, подаренную ему судьбой, похоже, блистательно проваливал. И времени, чтобы что-то обнаружить, выявить, доказать, у Полуянова оставалось все меньше. И он очень хорошо ощущал, как минуты утекают. Неприятное это чувство жгло его изнутри, язвило.
Однако, несмотря на очевидный цейтнот, Дима все равно отправился в тамбур покурить. Во-первых – просто хотелось (пора вообще-то бросать дурацкую привычку к никотину: мало того, что здоровье гробит, еще и сколько времени драгоценного тратится!). Но, главное, он просто не знал, что ему делать дальше. Чтобы хоть отчасти оправдать свою слабость, журналист захватил с собой блокнот: может, за сигаретой удастся систематизировать впечатления нынешней ночи.
Но доставать блокнот не пришлось. Едва он зашел в тамбур, сразу почуял неладное – отчетливо пахло горелым. Нет, несло не папиросным дымом и не сожженными спичками (если кому-то в вагоне люкс вздумалось вдруг прикуривать не от зажигалки, а от спички). Меж вагонами воняло иной гарью. Запах напомнил ему, как пахнет костер (время от времени Полуянов разводил его на задах своей дачки), если жжешь в нем старые рукописи. Да, ощутимо несло сгоревшей бумагой. Но кому понадобилось сжигать в тамбуре скорого поезда рукописи? В вагоне, где только что произошло два убийства?
Диме сразу показалось, что запах связан с преступлениями (может, и зря). «Не осталось ли от сожженного каких следов?» – спросил он себя. Однако исследование пепельницы ничего не могло дать: она, представляла собой не железный ящичек, притороченный к стене (как в старых поездах), а, по новому вагонному фасону, являлась просто щелью в железной стенке вагона. И внутрь ее не залезть. Можно, конечно, отправиться за помощью к проводнице – у той наверняка имелся ключ, чтобы резервуар с бычками опорожнять. Но кто знает, может, железнодорожница (несмотря на все ее благостные рассказы) и есть убийца?