В погоне за рассветом
Шрифт:
Суведия оказалась маленьким нищим городком. Если судить по руинам и остаткам окружавшего его гораздо более значительного поселения, Суведия постепенно превратилась в захолустье из великого города, которым была во времена Римской империи или даже раньше, когда ее основал Александр Македонский. Причину угадать оказалось несложно. Наш корабль, не такой уж и большой, был вынужден бросить якорь далеко за пределами маленькой бухты, а пассажирам пришлось добираться до берега в небольшой плоскодонке, поскольку гавань была сильно заилена и обмельчала из-за наносов реки Оронт. Я не знаю, является ли сейчас Суведия действующим морским портом, но уже тогда было ясно, что ему недолго оставаться таковым.
Несмотря на явную нищету, населявшие Суведию армяне, казалось, заботились о ней так же, как жители Венеции или Брюгге о своих городах. Хотя одновременно с нами бросил якорь всего только лишь один корабль, портовые чиновники вели себя так, словно их причалы были заполнены кораблями и каждый требовал самого скрупулезного внимания. Смотритель-армянин, толстый и весь какой-то слащавый, энергично взошел на борт с кипой бумаг в руках, в то время как мы, пятеро пассажиров, пытались пристать к берегу. Армянин настаивал на том, что должен пересчитать нас — пятерых! — а также все наши вьюки и узлы, после чего записать данные в книгу. Только тогда он разрешил нам сойти на берег, где начал донимать английского капитана, выпытывая у того массу сведений, чтобы занести их в многочисленные бумаги, — куда судно везет груз и откуда, кто находится на борту корабля и прочее.
В Суведии не было замка крестоносцев. Поэтому мы впятером, прокладывая себе дорогу сквозь толпы городских нищих, вышли прямо к дворцу остикана, или градоначальника, чтобы вручить ему письмо от принца Эдуарда. Я снисходительно называю резиденцию остикана дворцом, хотя на самом деле это была довольно жалкая постройка, правда сравнительно большая и в два этажа высотой. После того как многочисленные стражники в воротах, привратники и помощники чиновников сурово продемонстрировали нам свою важность, причем каждый из них задержал нас, усиленно изображая видимость работы, нас проводили в тронный зал дворца. Я опять исключительно из снисхождения называю его тронным залом, поскольку остикан вовсе не сидел на троне, а возлежал на том, что на Востоке носит название дивана и представляет собой лишь кипу подушек. Несмотря на то что день был жарким, он время от времени протягивал руки к жаровне с углями, которая стояла перед ним. В углу на полу сидел молодой человек, при помощи большого ножа обрезавший себе ногти. Они, должно быть, были у него чрезвычайно грубыми, ибо издавали при этом резкие звуки. Раздавалось очередное вжик, и ноготь падал на пол с характерным щелчком.
Остикана звали Хампиг Багратуни, однако примечательной в нем была лишь громкая фамилия. Он был маленького роста, весь какой-то усохший, и, как у всех армян, у него не было затылка. Голова сзади выглядела совершенно плоской, как если бы ее замыслили повесить на стену. Он совершенно не походил на градоначальника, поскольку, как мы убедились впоследствии, так же вечно суетился и кудахтал, как и его слуги и помощники. В противоположность арабам или иудеям, чья религия предписывает им принимать незнакомцев с вежливой учтивостью, армянин-христианин встретил нас с откровенным раздражением.
Прочитав письмо, он заговорил на sabir:
— Поскольку я сам почти монарх, — тут он ненароком повысил свое положение до царского, — какой-то принц, похоже, считает, что может спокойно избавиться от хлопот, переложив их на мои плечи.
Мы вежливо промолчали. Молодой человек как ни в чем не бывало обрезал ногти: бах, вжик, щелк.
Остикан Багратуни продолжил:
— Вы прибыли сюда как раз накануне свадьбы моего сына. — Он показал на юношу, который обрезал ногти. — У меня полно других забот, ведь гости, приезжающие со всего Леванта, пытаются избежать того, чтобы их по пути не зарезали мамелюки, а торжества вот-вот начнутся, и… — И он продолжил с досадой перечислять проблемы, в число которых включил и наш приезд.
Его сын с шумом обрезал последний ноготь, а затем поднял глаза и сказал:
— Подожди, отец.
Остикан прервал свои жалобы и произнес:
— Да, Какика?
Юноша поднялся с пола, но не распрямился, а принялся, согнувшись, метаться по комнате, как будто для того, чтобы мы лучше рассмотрели его плоский затылок. Он что-то собирал, и я догадался, что молодой человек по какой-то причине отыскивает обрезки ногтей. Не прекращая своего занятия, он сказал через плечо остикану:
— Эти странники привезли с собой двоих священников. Так?
— Да, именно так, — нетерпеливо подтвердил отец. — И что из этого?
Один из обрезков ногтей приземлился совсем недалеко от моей ступни, я поднял его и отдал Какике. Он кивнул (казалось, юноша был доволен тем, что собрал все ногти), после чего сел рядом с отцом на диван и стряхнул обрезки ногтей в жаровню.
— Ну вот, — сказал Какика, — теперь никто не использует их против меня и не сможет наслать проклятия.
Однако обрезки ногтей, похоже, совсем не собирались спокойно сгорать: они шипели и потрескивали среди углей.
— Так что там с этими священниками, мой мальчик? — снова спросил Хампиг, по-отечески поглаживая плоскую голову сына.
— Конечно, у нас есть старый Димирджан, и этого вполне достаточно, чтобы совершить брачную церемонию, — вяло произнес Какика. — Но чем тогда мое венчание отличается от венчания простых людей, каких-нибудь крестьян? А вот если у меня будет трое священников…
— Гм, — произнес отец, переводя взгляд на братьев Никколо и Гильома. В ответ те окинули его надменными взглядами. — Да, это добавит пышности событию. — Моему же отцу и дяде он сказал: — Ну что ж, возможно, все к лучшему. Скажите, во власти ли этих священнослужителей совершить таинство брака?
— Да, ваша светлость, — ответил отец. — Они монахи-проповедники.
— Они могут помогать во время службы нашему митрополиту. Надеюсь, монахи понимают, что этим им будет оказана великая честь. Мой сын женится на pshi — принцессе из далеких адыгейских земель. Вы называете живущих там людей черкесами.
— Эти люди славятся своей красотой, — заметил дядя Маттео. — Однако… разве они христиане?
— Во время помолвки мой сын получил благословение самого митрополита Димирджана, а его невеста приняла нашу веру. Так что принцесса Сеосерес хоть и черкешенка, но теперь христианка.
— И несомненно, очень красивая христианка, — добавил Какика, причмокнув похожими на ливер губами. — Прохожие на улицах останавливаются, увидев ее, — даже мусульмане и другие язычники, — и склоняют перед ней головы и благодарят Создателя за такую красоту.