В поисках божественной обители. Роль мифа в современной жизни
Шрифт:
Пока Курц был подавлен ужасом «извне» и «изнутри» [77] , Марло изо всех сил стремился уравновесить противоположности. Если человек считается сумасшедшим, потому что его преследуют навязчивые мысли и одностороннее видение ситуации, то здоровье заключается в его способности шутить, уравновешивать противоположности и находить трансцендентное третье в любой диалектике противоположностей. После всех своих злоключений и высокой драматической чепухи о «тяжкой ноше белого человека» Марло приходит к выводу: «Все, на что после этого можно надеяться, – это знания о самом себе» [78] .
77
Там же, с. 72.
78
Там
Может показаться, что после столь длительного странствия это приобретение не слишком велико, но достижение Марло стало непременным условием этого странствия. То есть без самопознания самоощущение и нравственное сознание может только травмировать себя и других. Срываясь с мест, чтобы принести свет на черный континент, цивилизованные люди приносили туда свою внутреннюю темноту и тем самым совершали огромное зло. Им, обладающим лишь малой толикой нравственного сознания, лучше бы оставаться дома и обратиться к мраку в собственной душе. И тогда, возможно, спустя шестнадцать лет они помешали бы миллионам своих юношей маршировать стройными колоннами, направляясь прямо на смерть.
Так же, как Гете и Достоевский, Конрад заставляет нас смотреть на человечество через призму психологии. Мало стремиться понять наше время только через политические или экономические категории. Чтобы понять, что такое быть человеком, требуется растущее осознание глубинных структур души.
У.Г. Оден однажды написал, что Франц Кафка имеет такое же отношение к нашей эпохе, как Данте – к своей. Это очень высокая оценка. Кафка родился в 1883 году в Праге и за сорок один год жизни написал множество рассказов и несколько романов в натуралистическом стиле, который еще больше усиливал их метафорическое содержание. Благодаря своим литературным образам автор добился большого успеха в объективации разных психических состояний, общих для всех нас. Он изобразил власть негативного отцовского комплекса в рассказе «Приговор», одержимость чувством вины в рассказе «В исправительной колонии» и романе «Процесс», удаленность бога в романе «Замок» и рассказе «Охотник Гракх» и абсолютное одиночество и обезличивание человека в «Превращении» и «Отчете для академии».
Днем Кафка работал в страховой компании, а ночью писал рассказы, делясь своим творчеством только с самыми близкими друзьями. Умирая, он просил уничтожить все свои литературные труды, но его душеприказчик Макс Брод решил спасти их и сделать доступными для всего мира. Современникам рассказы Кафки казались странными; они и сейчас порой кажутся такими. Даже зная «человека из подполья», как относиться к главному герою, который превращается в таракана на глазах у своей семьи, или к колонии, где человек привязан к бороне, которая зубцами вырезает по живой плоти «Будь справедлив»?
А почти через двадцать лет после смерти Кафки его семья оказалась в концлагере Аушвиц; преступление этих людей состояло лишь в том, что они родились евреями. Эсэсовцы называли их Einzgesiefer (паразиты). Того, кто в начале века смог бы предвидеть такое, обязательно сочли бы сумасшедшим. Но Кафка, не будучи ни политологом, ни политическим писателем, уловил веяние времени и сложные и запутанные движения в «подполье».
Наверное, ни в одном из произведений Кафки противоречие современного мира не обнажено так остро, как в рассказе «Сельский врач», написанном в двадцатых годах XX века. Провинциальный врач, который отправился на вызов к пациенту в отдаленную деревню, оказался в самом эпицентре снежной бури. Когда он, наконец, прибыл на место, то увидел, что все жители деревни собрались вокруг молодого человека и просят врача спасти его. Врач осмотрел больного и не нашел никакой болезни. Юноша не переставал умолять врача спасти его. В это время врач обнаружил «у него на правом боку, в области бедра открытую рану в ладонь величиной. Отливая всеми оттенками розового, темнея в глубине и постепенно светлея к краям, с мелко-пупырчатой тканью и неравномерными сгустками крови, она зияет, как рудничный карьер. Но это лишь на расстоянии. Вблизи я вижу, что у больного осложнение… Черви толщиной в мизинец, да еще вымазанные в крови, копошатся в глубине раны, извиваясь на своих многочисленных ножках и поднимая к свету белые головки» [79] . Очевидно, это символическая рана. Когда врач заявил, что не может спасти раненого, сельчане набросились на него, сорвали одежду, тем самым ритуально лишив его врачебной силы, и выбросили вон из деревни, чтобы он сам искал дорогу обратно. Все время доктор размышляет так:
79
Кафка Ф. Т. 2. стр. 368. М.,
«Таковы люди в наших краях. Они требуют от врача невозможного. Старую веру они утратили, священник заперся у себя в четырех стенах и рвет в клочья церковные облачения; нынче ждут чудес от врача, от слабых рук хирурга. Что ж, как вам угодно, сам я в святые не напрашивался; хотите принести меня в жертву своей вере – я и на это готов; да и на что я могу надеяться, я, старый сельский врач, лишившийся своей служанки?» [80]
Сдвиг начался сразу после того, как Кафка окончательно «стал» Данте начала XX века. Смещение от авторитета Экклезиаста к авторитету светской власти стало совершенно явным, но ни светская власть, ни двигатели прогресса, ни Хрустальный Дворец не принесли спасения. Викторианцы преувеличивали всемогущество науки, они были практически одержимыми наивной верой в ее силу, но в эпоху модернизма власть науки сменилась скептицизмом и разочарованием.
80
Там же.
От Данте к Кафке дорога совершенно прямая; каждый из них донес до нас взгляды своего времени. Что касается первого, то он еще мог взывать к системе ценностей, поддерживаемых институтами церковной и королевской власти; последний уже блуждал по вселенским развалинам этих институтов. Вот что говорит Гракх, герой одного из рассказов Кафки:
«Сейчас я тут, больше я ничего не знаю и ничего не могу поделать. Челн мой носится без руля по воле ветра, который дует в низших областях смерти» [81] .
81
Selected Short Stories of Franz Kafka, p. 187.
К очень немногим художникам их время отнеслось столь неблагосклонно.
Последний автор, выбранный мной для демонстрации развивающейся драмы модернизма, – Альбер Камю. Этот французский писатель, родившийся в Алжире, стал лауреатом Нобелевской премии и в 1960 году погиб в расцвете сил в автокатастрофе, когда его машина на полном ходу сошла с трассы и врезалась в дерево. Как и жившие до него Достоевский и Кафка, он писал о нарциссизме, бессмысленности жизни и одиночестве современного человека. В своих многочисленных коротких рассказах, а также в романах «Чума» и «Посторонний» Камю изображал пустоту и шок, а также посттравматический стресс в результате последствий Второй мировой войны и холодной войны. Но именно в романе «Падение» он изобразил пустое и бессмысленное существование современного человека.
Сюжет «Падения» разворачивается в баре Амстердама, в городе, где кольцевые каналы напоминают главному герою круги Дантова ада, однако это «буржуазный ад, населенный дурными снами» [82] . Полный текст – это монолог хозяина бара, рассказ, который можно слушать на двух разных уровнях. С одной стороны, потеря невинности воспринимается как недавняя приверженность Идее, методу, продуктивности, которую видел Марло, главный герой Конрада, и которая сейчас усовершенствовалась…
82
Камю А. Падение // Камю А. Избранное. M.: Фабр, 1993, с. 351.
«…господами гитлеровцами… Вот уж постарались! Семьдесят пять тысяч евреев отправили в лагеря или сразу же убили. Подмели под метелку. Как не восхищаться таким усердием и терпеливой методичностью? Если у человека нет характера, он должен выработать в себе хотя бы методичность» [83] .
С другой стороны, потеря связи с богами, с великими ритмами заставляет Камю сделать вывод: «Для характеристики современного человека будет достаточно одной фразы: "Он блудил и читал газеты"». Он видит современного человека нарциссичным и эмоционально тупым: «Заметили вы, что только смерть пробуждает наши чувства?» и «Так уж скроен человек, это двуликое существо: он не может любить, не любя при этом самого себя». Эта гадость запала нам в душу и потому «нам не хватает ни энергии зла, ни энергии добра». [Всё там же]
83
Камю А. Падение // Камю А. Избранное. М.: Фабр, 1993, с. 349.