В поисках древних кладов (Полет сокола)

Смит Уилбур

— Вы женаты? — услышала она собственный голос, доносившийся словно издалека, с другого конца длинного пустого коридора.

Манго кивнул.

— Вот уже десять лет, — тихо ответил он. — Французская дама из аристократической семьи, кузина Луи Наполеона. Женщина величайшей красоты, родившая мне трех сыновей; они с нетерпением ждут моего возвращения в Бэннерфилд. — Сент-Джон помолчал и добавил с бесконечной печалью: — Прости, дорогая, мне и в голову не приходило, что ты не знаешь. — Он хотел коснуться ее лица, но Робин отпрянула, словно у него в руках

была ядовитая змея.

— Прошу тебя, уйди, — прошептала она.

— Робин… — начал Сент-Джон, но та отчаянно затрясла головой.

— Нет, — сказала она — Не говори ничего. Просто уйди. Уходи! Пожалуйста, уйди.

Робин заперла за собой дверь каюты и села к матросскому сундучку, служившему ей письменным столом. Слез не было. Сухие глаза горели, словно обожженные ветром пустыни. У нее осталось очень мало бумаги, пришлось вырвать последние страницы из дневников. Листы слиплись от плесени, покоробились в сухой жаре высокогорий и влажности залитой муссонами прибрежной полосы.

Она тщательно разгладила первую страницу на крышке футляра для письменных принадлежностей, опустила перо в тушь — у нее осталось всего полбутылочки — и спокойной, недрожащей рукой начала писать. «16 ноября 1860 года. На борту невольничьего судна „Гурон“». Тем же ясным, неторопливым почерком она продолжила:

«Дорогой капитан Кодрингтон!

Моя вера во всемилостивейшее Провидение, в единственного истинного Бога и его сына, Спасителя нашего Иисуса позволяет мне надеяться, что это письмо попадет в Ваши руки не слишком поздно, и у Вас останется время, чтобы действовать.

Пережив множество невероятных приключений и несчастий, я осталась без друзей и защитников, во власти гнусного американского рабовладельца и работорговца Манго Сент-Джона. Против воли и против совести я вынуждена служить врачом на его печально знаменитом судне, которое в настоящий момент готовится к отплытию в путешествие вокруг мыса Доброй Надежды, через Атлантический океан в один из портов южных штатов Америки.

Пока я пишу это письмо, с палубы у меня над головой и из трюма доносятся скорбные голоса. Несчастных созданий, восемьсот Богом забытых душ, одетых лишь в цепи, грузят на борт и запирают в трюме на все время плавания, которого многие из них не переживут.

Мы стоим на якоре в устье потаенной реки, закрытом со стороны моря сетью извилистых проток и мангровыми болотами, — идеальное укрытие для ведения грязных дел.

Однако мне удалось ознакомиться с корабельными картами и из пометок штурмана узнать название реки и ее точное местоположение. Река называется Рио-Саби, она расположена на 20°58' южной широты и 35° 03' восточной долготы.

Я сделаю все, что в моих силах, чтобы задержать отплытие судна, хотя в настоящий момент не могу придумать, что мне предпринять. Если это письмо дойдет до Вас вовремя, для офицера Вашей смелости и опыта не представит трудностей перекрыть устье реки и захватить этот корабль, когда он попытается выйти в открытое море.

Если мы отплывем до Вашего прибытия, заклинаю Вас следовать тем же курсом, каким капитан «Гурона» обогнет мыс Доброй Надежды, а я буду молить Бога послать нам встречный ветер и неблагоприятную погоду, чтобы Вы смогли догнать нас».

Далее Робин изложила рассказ о своем пленении, об эпидемии, опустошившей загоны, о своем страхе и ненависти к работорговцам, приложила подробное описание их варварств и жестокостей и внезапно поняла, что ее отчет уже занял много страниц. Она начала последний абзац:

«Вы имели любезность выразить свою уверенность в том, что наши судьбы неким таинственным образом соединены. Я знаю, что Вы разделяете мою ненависть к этой гнусной торговле, и по этим причинам я беру на себя смелость воззвать к Вам, будучи уверенной, что Вы прислушаетесь к моему крику боли».

Робин снова прервалась, торопливо порылась в пенале и достала сережку, парную с той, которую она так много месяцев назад подарила Клинтону Кодрингтону.

«Прилагаю к письму знак моей дружбы и веры. Надеюсь, Вы его узнаете. Я каждый день буду всматриваться в море, ища на горизонте паруса Вашего замечательного корабля, спешащего в трудную минуту прийти на помощь мне и другим несчастным, ставшим моими невольными спутниками в этом окаянном, чудовищном путешествии».

Мисс Баллантайн поставила свою размашистую подпись и зашила сложенные страницы вместе с дешевой сережкой в лоскут грубой парусины.

Послать это письмо она могла только по одному адресу. Клинтон говорил, что у него есть приказ посетить остров Занзибар, и она знала, что консул Ее Величества на этом острове — человек твердый и цельный, убежденный противник работорговли, один из немногих, о ком ее отец, Фуллер Баллантайн, писал с симпатией и уважением.

Закончив работу, Робин спрятала небольшой парусиновый пакет за пояс юбки и вышла на палубу. Манго Сент-Джон, исхудавший и бледный, стоял на юте. Он шагнул к ней, но доктор сразу же отвернулась.

— Натаниэль, — окликнула она боцмана. — Я хочу посетить багалу. — Робин указала на арабскую дхоу, до сих пор стоявшую на якоре ниже «Гурона» по течению.

— Они готовятся поднять парус, мэм. — Натаниэль поднес ладонь ко лбу. — Отплывут раньше, чем мы успеем…

— И отплывут, если вы будете продолжать болтать, — отрезала Робин. — Прежде чем они уйдут, я должна проверить, не нужно ли им чего-нибудь.

Натаниэль взглянул на капитана. Мгновение поколебавшись, Манго согласно кивнул и отвернулся, продолжая наблюдать, как на борт сплошным потоком поднимаются рабы.

Капитан-араб, у которого едва хватило сил занять свое место у румпеля, приветствовал доктора с уважением и внимательно выслушал.

Натаниэль ждал ее в гичке, находившейся ниже палубы дхоу, и потому не мог видеть, что происходит на борту. Робин, убедившись, что случайный наблюдатель с «Гурона» не сможет их заметить, передала арабу брезентовый пакет, сопроводив его золотым английским совереном.

— Человек, которому вы доставите пакет, даст вам еще один соверен, — сказала она.