В поисках древних кладов (Полет сокола)
Шрифт:
— Зачем?
— Вымой! — рявкнула она, ей было не до объяснений. Ее руки порозовели от горячей воды, их покалывало от грубого мыла. Салфеткой, смоченной в кружке с крепким корабельным ромом, она протирала инструменты и складывала их на полку возле койки. Потом той же салфеткой она протерла пышущую жаром бледную кожу у основания лопатки Клинтона. Он резко дернулся, пытаясь высвободиться, и что-то невнятно забормотал, но Робин не стала слушать и кивнула боцману.
Тот обхватил голову капитана, слегка запрокинул ее и всунул между зубами толстый валик из фетра, служивший
— Зуга!
Он взял Клинтона за плечи и мощными пальцами сжал их, не давая ему перевернуться на живот.
— Хорошо.
Робин достала с полки острый, как бритва, скальпель и указательным пальцем другой руки начала безжалостно нащупывать место, где находилось твердое инородное тело.
Клинтон выгнулся дугой, фетровый валик приглушил его резкий вскрик, но на этот раз доктор с уверенностью ощутила под пальцами неподатливый твердый предмет в опухшей плоти.
Робин орудовала скальпелем быстро, не колеблясь, аккуратно разрезала кожу, двигаясь вдоль мышечных волокон, слой за слоем рассекала мускулы, рукояткой скальпеля раздвигала синеватые пленки, покрывавшие мускулы, продвигалась вглубь, пальцами нащупывая неуловимую опухоль в теле.
Связанный Клинтон стонал и корчился от боли, его дыхание клокотало в горле, зубами он так стиснул фетровый валик, что вдоль челюстей шнурами вздулись мышцы и на губах выступила белая пена.
Его отчаянные судороги сильно усложняли задачу, окровавленные пальцы скользили в горячей плоти, но она нащупала грудную артерию, похожую на резиновую пульсирующую змейку, и осторожно обошла ее. Более мелкие сосуды Робин пережимала щипцами и перевязывала кетгутом, разрываясь между необходимостью действовать быстрее и риском нанести серьезные повреждения.
В конце концов ей снова пришлось применить скальпель. Она перевернула лезвие и на мгновение остановилась, чтобы кончиком указательного пальца нащупать припухлость.
По ее щекам ручьями тек пот, она нутром чувствовала напряженные взгляды мужчин, державших Кодрингтона. Они, не отрываясь, следили за ее работой.
Доктор направила скальпель в открытую рану, сделала уверенный надрез, и вдруг из-под ее пальцев вырвался желтый фонтан. Ей скрутило живот от тошнотворного запаха разложения, наполнившего крошечную жаркую каюту.
Внезапный выброс гноя длился всего секунду, и в ране показался какой-то черный предмет, пропитанный кровью. Она вытащила его пинцетом, следом вытекла еще одна волна густой желтоватой жидкости.
— Пыж, — пробормотал Зуга, с трудом удерживая извивающееся обнаженное тело.
Все смотрели на мягкую гнилую тряпку. Летящая пуля загнала кусок войлока глубоко в тело, и Робин облегченно вздохнула — она оказалась права. Робин поспешно вернулась к работе. Ее пальцы пробирались по каналу, пробитому пулей, пока не нащупали то, что искали.
— Вот она!
С начала операции доктор заговорила впервые. Но металлический шарик оказался тяжелым и скользким, ей никак не удавалось ухватить его. Пришлось сделать еще один надрез, и тогда она подцепила шарик костяным пинцетом. Ткани, словно не желая его выпускать, глухо чмокнули. Она положила ненавистную пулю на полку. Та тяжело клацнула о дерево. У нее возникло побуждение сразу закончить операцию, зашить и перевязать рану, но Робин подавила его и потратила еще десять секунд на то, чтобы тщательно прозондировать рану. Ее усилия сразу же были вознаграждены — там оказалась еще одна гниющая вонючая тряпка.
— Клочок рубашки. — Она узнала белые нити, и лицо Зуги скривилось от отвращения. — Теперь можно заканчивать, — удовлетворенно произнесла Робин.
Она вставила в рану катетер, чтобы вытекал оставшийся гной. Зашивая рану, доктор неподвижно закрепила его стежками.
Наконец она распрямила спину, очень довольная своей работой. В больнице Сент-Мэтью никто не умел так ровно и аккуратно накладывать швы, даже старшие хирурги.
Вследствие операционного шока Клинтон потерял сознание. Его тело от пота стало влажным и скользким, кожу на запястьях и щиколотках ободрало веревками.
— Развяжите его, — тихо сказала Робин. Ее охватила гордость, почти собственническая, доктор гордилась им, как своим необычайным творением: ведь она фактически вытащила его из бездны. Да, гордость — это грех, но все-таки гордиться собой очень приятно, а в нынешних обстоятельствах она вполне заслужила удовольствие немного согрешить.
Клинтон выздоравливал на глазах. На следующее утро он полностью пришел в себя, лихорадка утихла. Он был бледен и дрожал всем телом, но у него хватило сил на ожесточенный спор. Робин велела вынести его на солнце и укрыла от ветра брезентовой ширмой, которую плотник соорудил под полуютом.
— Всем известно, что холодный воздух вреден для огнестрельных ран.
— Полагаю, надо было пустить вам кровь, а потом запереть в крошечной жаркой преисподней, которую вы называете каютой, — съязвила Робин.
— Флотский хирург сделал бы именно так, — пробормотал он.
— Тогда благодарите Создателя, что я не из таких.
На следующий день капитан уже садился без посторонней помощи и беспрестанно ел, на третий день, сидя на носилках, командовал кораблем, на четвертый день снова поднялся на ют, и, хотя его рука еще была на перевязи, а лицо после лихорадки побледнело и осунулось, у него хватило сил простоять на ногах целый час. Потом он опустился отдохнуть в веревочное кресло, которое плотник приладил для него к планширу. В этот день Робин удалила из раны катетер и с облегчением увидела, что из раны вытекло совсем немного того самого гноя, который является признаком выздоровления.
На горизонте показался городок Порт-Наталь. Незамысловатые домики, словно цыплята под крылом курицы, сгрудились у подножия похожей на спину кита горы, которую здесь называли просто Утесом. «Черный смех» не зашел в этот порт, хоть он и был самым дальним аванпостом Британской империи на побережье, а продолжал мчаться к северу. С каждым днем становилось заметно теплее, солнце в полдень поднималось все выше, море перед носом «Черного смеха» приобретало свойственный тропикам темно-голубой оттенок, над головой на трепещущих серебряных крыльях снова начали проноситься летучие рыбы.