В полярной ночи
Шрифт:
— На этот раз вы угадали, — хмуро сказал ему Седюк, — никаких отравлений, а окисление не идет. Какой же черт мешает процессу?
— Все дело в температуре, — сказала Варя уверенно. — Мы поставили новый электрофильтр, это же целая комната, газ, проходя через нее, дополнительно охлаждается. А подогреватель наш очень мал, он не рассчитан на такой высокий подогрев. Вот газ и поступает в контактный аппарат недостаточно нагретым. Нам требуется четыреста пятьдесят градусов при контактировании, ручаюсь, что сейчас температура значительно ниже.
Седюк сам полез с термометром на контактный аппарат. Варя была права, температура в контактном аппарате оказалась градусов на полтораста ниже, чем нужно. В этих условиях превращение сернистого газа в серный действительно должно было идти очень плохо.
— Придется капитально переоборудовать наш подогреватель, — сказал он, стараясь не глядеть на Варю и Киреева. — Тут мы, конечно, прошляпили, следовало запастись солидным резервом мощности.
Он злился на себя, произнося эти слова. Нерешительные и уклончивые, они не были похожи на те задорные, смелые, какие он произносил еще совсем недавно, убеждая принять этот новый процесс.
Переделка подогревателя заняла еще два дня. За это время по всему Ленинску успели распространиться слухи, что опыт кончился полной неудачей. Янсон при встрече прямо спросил Седюка, верно ли, что все дело лопнуло. Седюк в ответ выругался.
Встревоженный Назаров примчался на установку и долго разговаривал с Седюком. Он дал несколько дельных советов по монтажу нового подогревателя, и Седюк с охотой их принял. С сочувствием глядя на осунувшееся, недовольное лицо Седюка, Назаров несколько раз с уверенностью повторил:
— По-моему, все в порядке, трудности меньшие, чем ожидались, дело у тебя, в сущности, идет хорошо, а не плохо.
Дело, однако, не шло хорошо. Седюк ожидал нового пуска установки с волнением, скрываемым ото всех, — сейчас он уже по-настоящему представлял размеры трудностей.
И снова в первый час все шло отлично. Уже не только туман в сосудах газоанализатора — реальная, мутная, концентрированная кислота быстро прибывала в поглотительных баках. Киреев осторожно налил большой стакан этой кислоты. Он поворачивал его, высоко поднимал вверх, славна готовясь произнести тост. Несколько капель кислоты прожгло ему пиджак и брюки. Варя с испугом кинулась замывать их содой. Киреев только рукой махнул и счастливо засмеялся — кислота стоила загубленного костюма. Среди общего веселья и торжества один Седюк был сдержан и невесел. Он постарался улыбнуться, чтоб другие не заметили его состояния, но Варю ему провести не удалось.
— Что с тобой? — шепнула она с огорчением. — Почему ты не радуешься?
— А чему радоваться? — ответил он с упреком. — Что кислота пойдет, мы все знали. А вот как она пойдет? Как концентрация газа скажется на окислении?
Скоро началось то, чего он страшился. По мере того как медь варилась в конвертере, газ становился более концентрированным и температура в контактном аппарате поднималась. Она быстро перевалила за необходимые четыреста пятьдесят градусов и унеслась к шестистам градусам. Температура повышалась, окисление шло все хуже, и кислота больше не прибывала. Потом температура поползла вниз, и окисление восстановилось. Одна стадия варки меди сменяла другую, концентрация газа все время менялась и в ответ на это температура прыгала то вверх, то вниз, а газ, не превращаясь в кислоту, выносился наружу. Теперь не только Седюк, но и все сидели притихшие, огорченные. Это была уже не досадная неожиданность, не небрежность монтажа, а органические пороки нового метода.
Варя смотрела на измученного, усталого Седюка, и сердце ее ныло. Она понимала, что он должен испытывать. Всеми силами своей души она ненавидела сейчас и конвертер, и контактный аппарат, и новый метод. Никогда она еще не чувствовала себя такой беспомощной. И никогда ей так страстно не хотелось быть сильной, умной, необыкновенно знающей и проницательной. Найти бы сейчас желанный выход, открыть неизвестные секреты и показать их всем! Ей хотелось заплакать, она кусала губы, сдерживаясь. Как все глупо происходит в мире! Если бы ей сказали: «Отдай свою кровь, здоровье, молодость», — она отдала бы сразу, не задумываясь. Но никто
Седюк молчал. Он глядел воспаленными от сернистого газа глазами на контактный аппарат и не видел его. «Они были не дураки, нет, те, что до тебя пробовали этот процесс, — думал он мстительно. — Они знали, что делали. Они раньше нашли что-то особое, что-то такое, о чем ты даже не догадываешься, и только тогда решились. А ты поймал случайную мысль и раззвонил повсюду: нам-де море по колено! Так поделом же тебе, поделом!»
9
Строительство совмещенными стадиями из голой идеи становилось фактом. Монтажники, не ожидая, пока им возведут стены, работали на срочно подготовленных для них пятачках фундаментов, накрытые шатрами, а часто и на свежем воздухе, защищаясь от пург и снега только заборами. Зеленский, все более увлекаясь новым методом строительства, круто ломал старые нормы, привычки и порядки — площадка неузнаваемо меняла свой внешний облик.
Несмотря на свою сравнительную молодость — ему было тридцать четыре года, — Зеленский выделялся среди других строителей Ленинска широтой технического кругозора, объемом специальных знаний и деловитостью, но более всего — своеобразным строительным стилем. Еще в институте он удивлял пристрастием к сложным строительным задачам — сложным не по масштабу, но по отсутствию опыта в их решении. Ему было скучно изучать то, что знают все, хотя бы это широко известное и было необходимо и модно. Заведующий кафедрой предложил ему в качестве дипломной темы строительство комбината черной металлургии на миллион тонн в год с полным передельным циклом — черная металлургия была боевым вопросом в те годы, когда Зеленский кончал. Но Зеленский выдвинул свою тему — строительство речного порта первого класса на заболоченных берегах, при отсутствии твердого грунта. Он отстоял свою странную тему и блестяще защитил дипломную работу. После окончания института его оставляли в Москве инженером по проектированию промышленных сооружений — он поехал в северную тайгу и построил крупный лесопильный завод. Он был одним из немногих строителей, кто попал на крайний север не случайно и не по приказу, а по внутреннему побуждению. Его привлекала совершенно тогда неизученная проблема — строительство крупных промышленных и гражданских сооружений на вечномерзлых грунтах. И уже к началу войны он стал известным специалистом по этому виду строительства. В Ленинск Зеленский летел, зная, что его там ждут суровый климат, ограниченность материальных средств, жесткие сроки и крутые начальники. Он убедился, что вся правда не в одном этом, — еще ни на одном строительстве он не встречал столько опытных, решительных, часто блестящих инженеров. Он сразу понял, что в этом большом талантливом коллективе он может быть только деятельным членом, а не главой. Старые замашки времен, когда он на строительстве был первой фигурой, правда, давали о себе знать — даже его помощники боялись попадать ему под горячую руку. Но с ним скоро научились ладить, и он сам старался не особенно обнаруживать свои шипы и иглы.
Однако Зеленский, властолюбивый и обидчивый, часто бывал пристрастен и несправедлив. Но план Сильченко блестяще удался. Зеленский к делу, которое он возглавлял, не мог относиться как к чужому. Он стал деятельно переучиваться и властно переучивал других. Монтажа сложных механизмов он никогда хорошо не знал. Приходилось на ходу, среди неотложных дел, знакомиться с конструкциями, вникать в чертежи котлов, турбин, генераторов, трансформаторов, технологических схем — не только знакомиться, но и принимать самостоятельные решения. В кабинете у него стало тесно и шумно, кругом звонили телефоны, вбегала и выбегала секретарша Елизавета Борисовна, шли прорабы, бригадиры, инженеры, вторгались с жалобами монтажники и наладчики. Зеленский, сидя за своим столом, среди общего шума и гомона учился работать «совмещенно»: говорил по телефону, одновременно подписывал бумаги и тут же одним глазом просматривал разбросанные по столу чертежи.