В понедельник рабби сбежал
Шрифт:
Дойч снова протянул руку.
— Ну, идите с миром и с миром возвращайтесь домой, — сказал он ни иврите. — Здесь или там. Очень хорошо.
— Что ты о них думаешь? — спросила Мириам по дороге домой.
— Похоже, с ними все в порядке. Мы и по-говорить-то особо не успели.
— Они — профи, Дэвид.
— Профи?
— Профессионалы. Держу пари, у них не будет никаких трудностей с конгрегацией или с правлением. Они точно знают, что от них хотят услышать, и точно знают, как это сказать. Они сделают конгрегацию абсолютно ручной — и ей это понравится.
Намного позже, когда Дойчи вернулись в отель после легкого ужина у Рэймондов
— У тебя нет ощущения, дорогой, что у Смоллов могли быть кое-какие неприятности с конгрегацией или, по крайней мере, с некоторыми из членов правления?
Хьюго Дойч аккуратно повесил пиджак на плечики.
— Мне намекали на это президент и этот его близкий друг — Дрекслер, кажется, — как только мы встретились. Это очень плохо. Существует методика обращения с конгрегацией, но, боюсь, рабби Смолл ее пока не освоил. И я не уверен, что когда-либо освоит. — Он расшнуровал ботинки и обул домашние шлепанцы. — Понимаешь, он — ученый. Несколько лет назад он опубликовал статью о Маймониде [21] — я ее не читал, но слышал несколько одобрительных отзывов. Так вот, такие люди часто не вполне подходят для руководства конгрегацией. Они заняты не тем делом и иногда осознают это достаточно рано, чтобы переключиться на подходящую работу — преподавание, исследования, а иногда остаются, попусту расходуя свою энергию на то, что они не могут делать хорошо, и от чего, вероятно, даже не получают удовольствия.
21
Маймонид (Моше бен Маймон, Рамбам, 1135–1204) — выдающийся еврейский философ и врач, комментатор Торы, талмудист. Родился в Испании, с 1165 г. жил в Египте, был придворным врачом султана Салах-ад-Дина. Автор знаменитого труда «Путеводитель колеблющихся».
Жена улыбнулась.
— Может, осознает после нескольких месяцев в Израиле, вдали от всего этого.
Глава X
Пока Рой Стедман насухо вытирал лицо полотенцем, его друг Абдул разглядывал большие плакаты, которые были основным украшением маленькой комнаты: свинья в форме полицейского, стоящая на задних копытах; монахиня, поднимающая юбку к бедру, чтобы достать из чулка спрятанный кошелек; обнаженная пара, держащая друг друга за половые органы, словно обмениваясь рукопожатием при знакомстве.
Оглянувшись, Абдул спросил:
— А девушки, когда видят это, не возражают, не сердятся?
— Пока ни одна не возразила, — загадочно усмехнулся Рой, забыв, правда, упомянуть, что ни одну пока еще не удалось уговорить прийти в гости. — Наверное, они наводят их на правильные мысли.
— Недурно. А если твой отец или, как вы это называете, твой папа придет к тебе в гости, ты оставишь их на месте?
— Конечно, почему нет? — Рой бросил полотенце на крючок и стал расчесывать свои длинные волосы.
— Он богатый, твой отец?
— Богатый? Не сказал бы. Крепко стоит, думаю, но богатым я бы его не назвал.
— Богатый, раз остановился в «Кинг Дэвид».
— Что, это и правда так дорого? Я был там пару раз, ничего особенного.
— Можешь не сомневаться. На одну ночь или на неделю, может и нет, но жить там постоянно [22] …
— А
22
Разрядка заменена на болд (прим. верстальщика).
— Ты не собираешься с ним?
— Если он поедет туда, куда бы я тоже хотел.
— А машиной он тебе не даст попользоваться?
Рой улыбнулся.
— Послушай, если у моего старика будет машина, держу пари, что я буду пользоваться ей больше, чем он.
— Тогда у тебя совсем не будет времени для Абдула. Все девочки, как ты их называешь — чувихи? — будут твои, какую ни захочешь.
— Перебьются. — (Идея ему явно понравилась). — Здешние девочки как сосульки.
— Сосульки?
— Холодные, понимаешь?
— Понимаю, — компетентно подтвердил Абдул и улыбнулся. — Может, познакомить тебя с другими? Не холодными. Горячими.
— Ты имеешь в виду здешних арабских? Они еще хуже еврейских. Они словно на привязи, а другой конец веревки крепко держит хозяин.
— Ничего, есть и такие, которые знают, чего хочет мужчина, и как ему это подать. От них кровь кипит. — Он похлопал своего молодого друга по плечу. — Берешь машину, прихватываем пару девочек и едем на уикенд к одному моему родственнику. Хорошо проведешь время, гарантирую.
— Точно? А познакомить с какой-нибудь прямо сейчас не можешь?
— Ты хочешь сказать, сегодня вечером?
— Нет, не сегодня, но… Зачем везти их к твоему родственнику? Я хочу сказать, чем здесь плохо?
— Ладно, подумаем. — Он сознательно сменил тему. — Твой папа сионист?
— Черт, понятия не имею. Никогда не говорил с ним об этом.
— Все американцы — сионисты, — с легким осуждением в голосе сказал Абдул.
— Я американец, но не сионист, — мягко сказал Рой.
— Я имею в виду всех американских евреев.
— То есть?
— Ты же мне говорил, что твоя мать не еврейка. Значит по еврейскому закону ты не еврей.
— Я об этом ничего не знаю. Я всегда считал себя евреем, и так же считали мои друзья. Вообще-то до того, как я поступил в колледж, все мои друзья были евреями.
— И здесь.
Рой рассмеялся.
— Правильно. В колледже и здесь, но здесь я тоже в колледже.
— Ты прав. — Абдул посмотрел на часы. — У тебя в восемь встреча с отцом, ты бы оделся.
— А я что, не одет? Почему я должен наряжаться для встречи с собственным отцом?
На Рое была синяя хлопчатобумажная куртка «Эйзенхауэр» и выцветшие синие джинсы, обтрепанные внизу, на ногах босоножки. Абдул — ему было двадцать шесть, а Рою восемнадцать, — снисходительно покачал головой. Он никак не мог понять, почему американские студенты предпочитали одеваться как бедные рабочие, как феллахи, когда у них были деньги, чтобы купить приличную одежду. Он испытывал приятное удовлетворение от сознания, что одет прилично, даже очень прилично, — обтягивающий костюм из блестящей черной шерсти, рубашка с длинным, остроконечным воротником и широкий цветастый галстук. Вытянув ноги, он поворачивал туфли на пятках и с одобрением рассматривал их. Итальянские туфли с большими медными застежками были начищены до блеска.