В присутствии врага
Шрифт:
— «Принц Альберт», вы говорите? — переспросил Джек Беард. — Вы говорите, «Принц Альберт»? Я знаю это место.
— Значит, вы там были? — спросил Линли. — В прошлую среду?
— Мог быть.
Линли поискал среди известных им фактов что-нибудь, что подстегнуло бы память бродяги.
— Мужчина, который вас описал, сказал, что вас оттуда прогнал констебль, возможно констебль-доброволец. Это не поможет?
Это помогло. На лице Джека отразилась обида.
— Меня никогда раньше не прогоняли, — заявил он. — Ни там. Ни в других местах. Ни разу.
— Вы
— Конечно да. Это часть моего обычного маршрута. Я не шумлю. Не разбрасываю мусор. Никогда никого не беспокою. У меня с собой сумки, и когда я нахожу что-то интересное, могу сбыть это кое-где…
Линли вмешался. Экономические махинации бродяги его не интересовали, в отличие от событий прошлой среды. Он показал фотографию Шарлотты со словами:
— Это девочка, которую похитили. Вы видели ее в прошлую среду, Джек?
Джек, прищурившись, посмотрел на снимок, взял его у Линли и держал, отставив руку. Он изучал его добрых полминуты, все это время попыхивая сигаретой.
— Не помню ее, — сказал Джек. И теперь, сообразив, что им лично полиция не интересуется, разговорился: — В этом месте никогда ничего в баках особо и не находил. Так, разные мелочи. Погнутая вилка. Сломанная ложка. Старая ваза с трещиной. Статуэтка или еще что. Барахлишко, которое, как правило, нужно чинить, прежде чем сбывать. Но я каждый раз туда иду, потому что люблю придерживаться выработанного маршрута, как почтальон, и я никогда никого не беспокою, и никогда и намека такого не было, чтобы я причинил кому какое зло. У меня никогда не было там неприятностей.
— Кроме этой самой среды?
— Точно. Верно. Похоже было… — Джек почесал нос, подыскивая подходящее сравнение. Снял с языка крошку табака, изучил ее, держа на ногте указательного пальца, и сунул назад, в рот. — Похоже было, — сказал он, — будто кто-то хотел меня оттуда убрать, мистер. Как будто кто-то вызвал копов, чтобы они меня прогнали. Чтобы я наверняка оттуда ушел до того, как случится что-то особенное.
Линли и Нката наблюдали, как констебль захлопывает дверцу патрульной машины и увозит Джека Беарда, чтобы хоть с запозданием доставить к утренней трапезе в Бейзуотере, где, как объяснил им бродяга, от него ждут «помощи с мытьем посуды в качестве платы за харч, понимаете?».
— Значит, это не он, — сказал Нката. — Не хотите взять у него отпечатки, чтобы уж наверняка?
— Нам не нужны его отпечатки, — ответил Линли. — Он отсидел. Они есть в деле. Если бы они совпали с теми, что мы сняли, нам бы уже сообщили.
Линли подумал о том, что сказал им старик. Если кто-то позвонил в полицию, чтобы его убрали из Кросс-Киз-клоуз до похищения Шарлотты Боуэн, следовательно, это был человек, который мог наблюдать за местностью, который прятался или жил поблизости. Он стал соображать, какая из возможностей наиболее вероятна, и вспомнил, что сказал ему накануне вечером Сент-Джеймс об уменьшительном имени Шарлотты и о том, кто им пользовался.
— Уинстон, — обратился Линли к констеблю, — что у нас слышно из Белфаста? Ответ еще не поступил?
— Пока нет. Считаете, надо потрясти их дерево?
— Считаю, — сказал Линли. — Но потрясите его из машины. Нам надо нанести визит в Мэрилебон.
Местоположение Беверстокской школы для мальчиков не стало стержнем расследования, как могла надеяться Барбара. Да, она находилась близко, но ее территория, вопреки догадкам Барбары, не граничила с землями ветряной мельницы. Более того, школа стояла сразу за Вуттон-Кроссом, на обширном участке, который когда-то был поместьем одного пшеничного короля.
Робин сообщил ей обо всем этом поздно ночью, когда они возвращались в Вуттон-Кросс. Вот как раз ворота Беверстока, сказал он и указал на них — громадные кованые створки между двух кирпичных колонн, увенчанных соколами, — когда «эскорт» проносился мимо.
— Каким образом Беверсток укладывается в нашу картинку? — поинтересовался он.
— Не знаю. — Вздохнув, Барбара закурила. — Была у меня мысль… Один из наших лондонских подозреваемых закончил Беверсток. Лаксфорд. Газетчик.
— Значит он настоящий джентльмен, — заметил Робин. — В Беверсток можно попасть если только получишь стипендию или кровь у тебя нужной группы.
Его отношение к подобным заведениям, похоже, совпадало с мнением о них Барбары.
— Как я понимаю, у вас кровь не той группы? — сказала она.
— Я ходил в начальную школу в деревне. Потом в среднюю в Мальборо.
— Стало быть, у вас в роду нет выпускников Беверстока?
Он глянул на нее и просто ответил:
— У меня в роду вообще никого нет, Барбара. Если вы понимаете, о чем я.
Она прекрасно понимала. Нельзя прожить в Англии всю жизнь и не понимать, что это значит. Ее собственные родственники имели не больше веса в обществе, чем пылинки, хотя и были не столь многочисленны.
— Моя семья древнее Великой хартии вольностей, — сказала она, — но это не та древность, о которой будешь трубить На каждом перекрестке. Выдающихся людей среди моих предков не было, потому что людьми-то они стали совсем недавно.
Робин хмыкнул и снова глянул на нее. Трудно было не заметить, что этот взгляд полон восхищения.
— Можно подумать, вас не трогает, что вы никто.
— По моему мнению, ты никто, если сам считаешь себя никем.
В «Приюте жаворонка» они разделились. Робин пошел в гостиную, где, несмотря на поздний час, его ждала мать, Барбара — наверх, где рухнула на кровать. Но прежде она услышала, как Коррин говорила:
— Робби, Селия пришла к нам сегодня только потому…
И Робин перебил ее:
— Селию мы обсуждать не будем. Занимайся Сэмом Кори, а меня оставь в покое.
Коррин возразила дрожащим голосом:
— Но, дружочек…
На что Робин коротко ответил:
— Это Сэм, мам, правильно?
Засыпая, Барбара думала о том, как же должен Робин благословлять избавление, которое несла ему помолвка Сэма Кори с его матерью. Она все еще размышляла об этом на следующее утро, когда закончила разговаривать с Линли и нашла всех троих — Сэма Кори, Коррин и Робина — в гостиной.