В присутствии врага
Шрифт:
— Освобождена? — переспросила она. — Шарлотта будет освобождена?
Опять воцарилось молчание, и Лаксфорду показалось, что он почти слышит, как работает ее мозг, просчитывая возможный урон своему престижу и оценивая масштаб его неприятных политических последствий.
— Дай мне свой телефон, — наконец проговорила она, — я перезвоню.
Она действительно перезвонила, но на этот раз у телефона была совсем другая Ив.
— Дэнис, черт побери! Что ты устроил?
Ни плача, ни страха, ни материнской истерики, ни биения себя в грудь кулаком, ни ярости. Всего лишь несколько слов. И конец его надеждам, что кто-то блефует. Видимо, никто не собирался блефовать.
И эту правду нужно было скрыть от Фионы. За десять лет их супружеской жизни она сделала для себя святой обязанностью ничего от него не утаивать. Было невыносимо думать, что станет с существующим между ними доверием, если раскроется эта единственная тайна, которая у него есть от нее. Плохо уже одно то, что он стал отцом ребенка, которого так никогда и не видел. Но этому Фиона, может быть, и сумеет найти оправдание. Однако сделать ребенка в разгар ухаживания за ней самой, когда крепли их отношения, завязывались их узы… С этого момента она всегда будет рассматривать все, что между ними происходит, как разновидность фальши. А фальшь — это то, что она никогда не сможет простить.
Лаксфорд свернул с Хайгейт-роуд. Он сделал крюк по Милфилд-лейн вдоль Хэмпстед Хит, где маленькие мелькающие огоньки, двигающиеся по тропинке у прудов, напоминали ему, что велосипедисты все еще наслаждались теплом конца мая, несмотря на поздний час и темноту. Когда за зарослями бирючины и остролиста показалась кирпичная стена, ограничивающая его владения, он сбавил ход. Свернув, он въехал в ворота и медленно подрулил по пологому въезду к вилле, где они жили вот уже восемь лет.
Фиона была в саду. Издалека Лаксфорд различил движение ее белого муслинового халата на фоне изумрудно-черных папоротников. Лаксфорд поспешил к ней. Он шел по плиткам дорожки, и подошвы его туфель отпечатывались на их поверхности, уже покрытой ночной росой. Даже если его жена и слышала звук подъехавшего автомобиля, то виду не подала. Она направлялась к самому большому дереву в саду — раскинувшемуся зонтиком грабу, под которым у края садового пруда стояла деревянная скамейка.
Когда он подошел, она сидела, свернувшись калачиком, на скамейке, и ее длинные ноги манекенщицы с точеными ступнями прятались под складками халата. Волосы были собраны заколкой сзади, и первое, что он сделал, присев на скамейку и нежно поцеловав ее, это вынул заколку, чтобы они свободно упали ей на грудь. Сейчас он почувствовал то же возбуждение, какое испытывал всегда по отношению к ней, какую-то смесь благоговения, желания и изумления перед тем, что это восхитительное создание на самом деле его жена.
Он был благодарен темноте, которая облегчила ему первые секунды встречи. Он был также благодарен жене, решившей выйти на воздух, потому что ее сад — наивысшее достижение ее домашней деятельности, как она любила его называть — помог ему отвлечь ее.
— Тебе не холодно? — спросил он. — Хочешь накинуть мой пиджак?
— Такая прекрасная ночь, — ответила она. — Оставаться в доме было просто невыносимо. Как ты думаешь, если в мае такая великолепная погода, значит, нужно ждать ужасного лета?
— Как правило, так и бывает.
Гладь пруда разорвала выскочившая на поверхность рыбка, шлепнув хвостом по плавающему листу водяной лилии.
— Это плохое правило, несправедливое, — сказала Фиона. — Теплая весна должна быть предвестником жаркого лета, — она жестом указала в сторону стайки березок в низине, ярдах в двадцати от их скамейки, — соловьи в этом году опять прилетели. И еще семейство
Если он и собирался поговорить с Лео о чем-нибудь, подумал Лаксфорд, то уж никак не о белках. Проявлять любопытство к животным, слава Богу, вполне нормально для подрастающего мальчика.
А Фиона продолжала говорить. Лаксфорду почудилось в ее голосе скрытое волнение, что несколько встревожило его, пока он не понял, о чем идет речь.
— Он опять говорил о Беверстоке. Дорогой, ему в самом деле очень не хочется туда ехать. Неужели ты не заметил? Я объясняла ему десять раз, что когда-то это была твоя школа, спрашивала, разве он не хочет стать выпускником Беверли, как и его отец? Он отвечает — нет. Это его не привлекает. И какая разница — вот, например, дедушка — не выпускник Беверли и дядя Джек — тоже, а они без этого прекрасно обходятся.
— Фиона, мы уже говорили об этом.
— Ну, конечно, говорили, дорогой. И не раз. Я только хотела сообщить тебе о мнении Лео, чтобы ты был готов к этому утром. Он объявил, что собирается поговорить с тобой об этом за завтраком, как он выразился, как мужчина с мужчиной. Конечно, если ты встанешь раньше, чем он уйдет в школу. Я сказала ему, что сегодня ты приедешь поздно. Послушай, дорогой, это соловей… Ах, какая прелесть! Удалось вам взять это интервью?
Лаксфорд почти остолбенел. Ее голос звучал так спокойно. Он наслаждался мягкостью ее волос, лежащих у него на ладони. Он пытался определить, какими духами от нее пахнет, вспоминал о том, как они в последний раз занимались любовью в саду. Поэтому он упустил момент перехода на другую тему, это свойственное женщинам незаметное переключение передач во время беседы.
— Нет, — ответил он, продолжая говорить правду и радуясь тому, что существует такая правда, о которой он может ей рассказать. — Этот парень все еще прячется. Мы решили выпускать номер без него.
— Представляю, какая досада — потратить целый вечер впустую.
— Треть моего рабочего времени тратится впустую. А еще одна треть идет на то, чтобы решить, чем заполнить оставшееся пустым место на первой странице завтрашнего номера. Родни советует притормозить с этой историей. Мы с ним сегодня об этом потолковали.
— Он звонил тебе вечером. Может быть, как раз по этому поводу. Я ему объяснила, что ты еще в редакции. Он сказал, что звонил туда, но тебя не застал. По твоему прямому телефону никто не отвечал. Что-то около половины девятого. Наверное, ты куда-нибудь вышел перекусить?
— Наверное. Значит, в половине девятого?
— Да, он так сказал.
— Примерно в это время я проглотил сэндвич, — Лаксфорд поерзал на скамейке, чувствуя себя крайне неудобно. До этого он никогда не лгал жене, во всяком случае, никогда после одной единственной лжи о той бесконечно скучной конференции тори в Блэкпуле, сыгравшей столь роковую роль. Но тогда Фиона еще не была его женой, так что можно считать, это не имело прямого отношения к вопросу о честности и верности, не так ли? Вздохнув, он поднял с земли небольшой камешек и щелчком большого пальца отправил его в пруд. Какое-то время он наблюдал за возникшей суматохой на поверхности воды, когда рыбы ринулись к этому месту в надежде схватить букашку.