В присутствии врага
Шрифт:
— Потому что данная ситуация ни в малейшей степени не напоминает случай Профьюмо. Да, дело Ларсни выставило правительство в идиотском виде с точки зрения приверженности к основополагающим британским ценностям, но маловероятно, что из-за этого правительство на самом деле падет. Этого не произойдет ни из-за Ларсни, ни из-за тебя. Это всего лишь сексуальные грешки. Речь не идет, скажем, о члене парламента, который лгал бы парламенту. В дело не замешаны русские шпионы. Так что это не тот сюжет. Это имеет личную направленность. Против тебя и твоей карьеры. И ты должна это понять.
Говоря, он порывисто протянул к ней руку через стол, и его пальцы сомкнулись на ее запястье. Она чувствовала жар его ладони, он быстро пробежал по телу и обжег горло.
— Убери свою руку, пожалуйста, —
— Я слышал, что ты сказала, — проговорил он, не двигаясь. — Почему ты меня так ненавидишь?
— Не говори глупостей. Чтобы ненавидеть тебя, я должна была бы тратить время на то, чтобы думать о тебе. А я этого не делаю.
— Ты говоришь неправду.
— А ты занимаешься самообольщением. Убери руку, не то я оболью ее кофе.
— Я предлагал тебе жениться. Ты отказалась.
— Не надо пересказывать мне мою биографию. Она мне и без того хорошо известна.
— Значит, это не из-за того, что мы не поженились. Тогда, скорее всего, потому что ты с самого начала знала, что я не люблю тебя. Это оскорбляло твои пуританские принципы? И все еще оскорбляет. Обидно знать, что ты была для меня лишь мимолетной интрижкой? Что спала с мужчиной, который хотел только одного — переспать с тобой? Или, может быть, сам акт был меньшей обидой, чем сопутствующее ему наслаждение? Наслаждение, которое ты испытывала. То, что его испытывал я, само собой разумеется, это подтверждается фактом существования Шарлотты.
Ей захотелось ударить его. Не будь они в таком людном месте, она бы так и сделала. Руки чесались влепить ему увесистую пощечину.
— Я презираю тебя, — сказала она.
Он убрал руку.
— За какое из прегрешений? За то, что задел тебя тогда? Или сейчас?
— Ты не задеваешь меня. И никогда не задевал.
— Самообольщение, Ив. Разве это не твое любимое словечко?
— Да как ты смеешь?
— Смею — что? Говорить правду? Что было между нами, то было. И нам обоим это нравилось. Не надо переписывать историю потому, что ты бы предпочла, чтобы этого не было. И не надо ругать меня за то, что напомнил тебе о единственном, может быть, за всю твою жизнь счастливом времени.
Она оттолкнула свою чашку с кофе на середину стола. Угадав ее намерение, он успел вскочить на ноги. Бросив десятифунтовую бумажку рядом со своим бокалом «Перье», он сказал:
— Этот тип хочет, чтобы статья пошла в завтрашнем номере и чтобы на первой странице. Все, от начала до конца. Я готов ее написать. Я смогу задержать выпуск до девяти часов. Если решишь отнестись к этому серьезно, ты знаешь, где меня найти.
— Твое раздутое самомнение всегда было самой непривлекательной твоей чертой, Дэнис.
— А твоей — желание во что бы то ни стало оставить за собой последнее слово. Но в данном случае ты не сможешь стать хозяйкой положения. И было бы очень хорошо, если бы ты поняла это вовремя. В конце концов, на карту поставлена еще одна жизнь. Кроме твоей собственной.
Он повернулся и вышел из зала.
Она обнаружила, что мышцы шеи и плеч у нее задеревенели. Она размяла их пальцами. Все, абсолютно все, что она так презирала в мужчинах, нашло свое воплощение в Дэнисе Лаксфорде, и эта встреча только укрепила ее в таком мнении. Но она не смогла бы вскарабкаться до высоты своего теперешнего положения, если бы не умела противостоять попыткам мужчины взять над ней верх. И сейчас она также не намерена капитулировать. Он может пытаться манипулировать ею, подсовывая фальшивые записки от мнимых похитителей, пересказывая лживые фиктивные телефонные звонки, устраивая лживые демонстрации еще более лживой отцовской заботы. Он может пытаться воздействовать на ее материнский инстинкт, который, по очевидному его убеждению, изначально присущ женской природе. Он может разыгрывать возмущение, искреннее беспокойство или политическую дальновидность. Но ничто не может заслонить тот простой факт, что «Сорс» за те полгода, что ею руководит Дэнис Лаксфорд, сделала все, что в ее мерзких силах, чтобы унизить правительство, действуя на руку оппозиции. Она знает
А в конечном счете все это ради его газетенки. Ради победы в войне за тиражи, ради политических пристрастий, доходов от рекламы и редакторской репутации. Она просто стала пешкой в игре, которую затеял Дэнис Лаксфорд, чтобы прорваться к власти или удержать ее. Но только он допустил одну ошибку, полагая, что она позволит передвигать себя по клеткам доски так, как ему вздумается.
Он свинья. И всегда был свиньей.
Ив встала, взяла свой портфель и направилась к выходу из кафе. Дэнис ушел достаточно давно, поэтому она могла не опасаться, что кто-то свяжет ее присутствие в «Хэрродсе» с ним. «Жалкий тип, — думала она. — Не все у него в жизни будет получаться так, как он это задумал».
Родни Аронсон видел, но не верил своим глазам. С того момента, как только Лаксфорд вошел, Родни прятался за стеллажами одежды и стендами с черными головными уборами. Он пропустил момент появления женщины — его на несколько секунд согнал с наблюдательного пункта вспотевший парень — складской служащий, копавшийся в висящих на стойке черных двубортных блейзерах с серебряными пуговицами размером с шоколадную медальку. А когда этот мистер Потная спина, суетливо перевесив по-новому две стойки брюк, наконец убрался и Родни попытался толком разглядеть женщину, все, что ему удалось увидеть, была стройная спина в хорошо сшитом костюме и гладкопадающие волосы цвета осенних буковых листьев. Ему захотелось увидеть больше, но это не удавалось. Привлекать внимание Лаксфорда было слишком рискованно.
Одно дело — наблюдать, как тело Лаксфорда напряженно замирает при телефонных звонках, как он отворачивается в своем вращающемся кресле, чтобы спрятать лицо, или выпроваживает его из кабинета, коротко бросив: «Займись редакционной статьей о мальчике-на-час, Родни»; наконец, разыгрывая охотящегося кота, следить, как мышка-Лаксфорд выскальзывает из офиса и хватает такси на Ладгейт-Серкес, и ехать за ним в другом такси, как детектив в дешевом чернушном фильме. Все это было вполне оправданными действиями, удобно размещающимися под заголовком «Искренняя забота об интересах газеты». Но это… Это было крайне рискованно. То, как напряженно протекала беседа главного редактора «Сорс» с Волосами цвета осенних буковых листьев наводило на мысль, что это нечто большее, чем деловая встреча, которую можно было бы обрисовать председателю Совета «Сорс» как предательство интересов газеты. Родни, конечно, хотелось раскопать именно это. Тогда шанс сбросить Лаксфорда и по праву занять его место председательствующего на ежедневных совещаниях по текущим новостям был бы реален. Но встреча, свидетелем которой он стал — черт бы побрал эту безопасную дистанцию, которую он был вынужден держать — имела все характерные признаки любовного свидания: склоненные друг к другу головы, напряженно-приподнятые плечи в момент беседы, придвинутый поближе стул Лаксфорда и этот короткий миг нежного физического прикосновения — рука-на-запястье вместо рука-под-юбкой. И, наконец, самый неоспоримый признак из всех — приход по отдельности и уход тем же манером. Сомнений нет — старина Дэн позволяет себе шашни на стороне.
«Этот кретин, видимо, совсем рехнулся», — подумал Родни, следуя за женщиной на безопасном расстоянии и мысленно оценивая ее: стройные ноги, неотразимый маленький задик, да и все остальное, наверное, соответствующее, если не обращать внимания на строгий покрой ее костюма. Но не будем забывать, что, в отличие от Родни, который, переступая порог дома, попадал в объятия своей толстушки-Бетси, украшением домашнего очага Дэниса Лаксфорда была Фиона. Дивная, божественная Фиона. Фиона, чьи фотографии красовались на обложках модных журналов и кого за прелестнейшее личико называли просто «Щечки».