В прорыв идут штрафные батальоны
Шрифт:
Павел вопросительно взглянул на Махтурова.
— Кажется, влипли по самое не хочу, — подтвердил его догадки тот.
— Пошли! Главное — ввязаться в бой, переправить людей наверх. А там видно будет.
Десятка полтора штрафников карабкались вверх по косогору. Обрыв, собственно, невысок, метров четыре-пять высотой, но верхушка пристреляна, держится под прицелом.
Павел поискал глазами взводных, но никого из них поблизости не увидел. Под обрывом лежало два распростертых безжизненных тела. Из тех бойцов, что первыми выбрались наверх
Отрабатывая на полевых учениях действия штрафной роты в наступлении, поднимались в атаку не иначе, как совместно с танками и артиллерией, которая подавляла огневые точки врага. Так должно было быть. Здесь же… Если не накрыть окопы фашистов залповым артиллерийско-минометным огнем, посшибают всех с верхушки, как зайцев.
Взял вправо, где на фланге скопилось до полувзвода солдат, надеясь среди них отыскать Титовца. Скучились штрафники не случайно. Здесь работал отлаженный конвейер, выдававший людей на-гора. Двое солдат, стоя спинами к стене, подставляли плечи под опору ног. Несколько пар рук дружным подхватом подсаживали на них очередного штрафника, отправляли вверх к широкой промоине. Дело подвигалось довольно споро.
— Титовец! Где взводный? — громко закричал Павел, подбегая и понимая уже, что у задачи, которая еще минуту назад казалась сверхсложной, почти невыполнимой, появилась зацепка к решению.
— Там, — показал рукой вверх на промоину кто-то из штрафников.
Минутой позже Павел и сам уже карабкался по обледенелому склону. Промоина оказалась в меру глубокой и широкой, чтобы ползти по ней свободно и незаметно. Метра через три, однако, проторенный след оборвался. Дальше промоина была с краями забита снегом. Он осторожно выглянул.
Сердце зашлось, пропустив один удар, забухало тяжелыми мерными толчками в висках. Впереди, метрах в двадцати, была недокопанная, брошенная немцами траншея. Тоже забитая снегом. Потому он и не разглядел ее в бинокль. Никак не мельче и не уже той, из которой поднялись в атаку штрафники на исходных позициях. И это было черт знает что, из того редкого, случайного и неожиданного, что происходит иногда на войне, чего никак нельзя предположить, но что резко, самым невероятным образом меняет ситуацию в пользу, казалось бы, безнадежной и гибельной. Выдвини сюда фашисты хотя бы один пулемет — полроты осталось бы уже на болоте.
В траншее шевелились, приноравливаясь к ответной стрельбе, фигурки штрафников. В одной из них признал Титовца, жестами призывавшего бойцов рассредоточиваться по всему фронту траншеи. Да и на левом фланге чернели спины кучно ползущих к окопу штрафников. Один из них вскакивает и, обернувшись назад, что-то кричит, размахивая рукой с пистолетом. Маштаков! Что он кричит, до слуха не доносится, не разобрать. Но с десяток солдат поднимаются и бегут за ним. Когда до траншеи остается последний рывок, оживает немецкий дзот. Длинная развесистая очередь, и штрафники, кто сраженный, кто живой, пластаются наземь. Кто-то, кувыркнувшись через плечо, по инерции, перекатом докатывается до края спасительного окопа. Оттуда в направлении дзота летят фанаты. Но разрываются все с большим недолетом.
«Надо сковать немцев ответным огнем, дать возможность бойцам, остающимся под косогором, подняться наверх, перебраться в траншею!»
Кто-то опережает его в рывке. Скорее чутьем, чем зрением, определяет — Махтуров. В траншею летит нырком. Чья-то рука пытается приподнять его за плечо.
— Живой? — голос Титовца.
— Антон! Огонь из всех стволов. Вяжите их, пока наши не поднимутся!… Я — к Маштакову. Он там, на левом…
Смахнув с лица и шеи снег взбитой о колено шапкой, двинулся по траншее, понуждая отсиживающихся на дне солдат вести огонь. Пули роились и взикали над головой. В траншее появились первые убитые и раненые. Впервые вспомнил о связных. «Где они?» Но не обеспокоился. «Найдут!» За спиной чувствовал Махтурова.
А на левом фланге продолжал яриться немецкий дзот, косил штрафников на подступах к фаншее. В окопе, исходя бессильной злобой, матерился Маштаков. И, кажется, не знал, что предпринять.
— Иван! Давай несколько человек, по-пластунски… Закидать фанатами надо.
Но Павел недооценивал своего взводного.
— Уже! — Маштаков показал головой в сторону дзота, приглашая взглянуть и убедиться.
Павел осторожно приподнялся над бровкой. На полпути к дзоту увидел ползущего штрафника. Он полз вслепую, головой раздвигая снег, но точно на амбразуру. Немецкому пулеметчику ползущий солдат, конечно, виден. Но он не трогает его, поджидая в той точке, где возьмет наверняка.
На штрафнике кирзовые сапоги, и это значит, что солдат не пополненец. Пополненцы в основном в ботинках с обмотками. Солдат-штрафник со стажем, по крайней мере с Курской дуги. Дуэль с судьбой у него не первая. Только на этот раз, чтобы выйти победителем, у него один шанс из тысячи.
Вот пулеметная строчка вспарывает снег около головы, вторая проходится по ногам, третья простегивает спину.
Тем временем левее, вне сектора обстрела, появляется еще одна ползущая фигура. И Павел сразу признает солдата: Жуков. Невидимый пулеметчику Жуков ползет быстро, сноровисто. Но это последнее, что видит Колычев.
Ухо улавливает нарастающий вой мин. Трах! Трах! Трах! Трах! Четыре взрыва с небольшим недолетом встают вдоль линии окопа. Мина — не снаряд, рвется на земле, осколки, как коса траву, срезают все, что над поверхностью. Он успевает осесть на дно окопа раньше, чем горячий осколочный смерч с визгом проносится над головой, обсыпая сверху мелкой земляной крошкой.
Почему-то, будто столь уж важно знать, на какой минуте начался минометный обстрел, смотрит на часы. Восемь тридцать шесть. Стоят, что ли?
Подносит руку к уху. Идут. Неужели прошло всего тридцать шесть минут с того момента, как штрафники поднялись в атаку?
Наверху один за другим бухают два гранатных разрыва. Жуков! Кто-то большой, грузный сверзается вниз с тыльной стороны траншеи. Тотчас за ним — целая группа, человек пять-шесть. Расхристанные, запаленные, но с оружием в руках. Первый — Грохотов.
— А Ведищев? Ведищев где?
— Там он. Последних наверх переправляет, — тяжело отсапываясь, говорит Грохотов, и было заметно: рад взводный. Сам в окопе, и ротный здесь.