В прятки с реальностью
Шрифт:
— Люблю тебя, — шепчет он срывающимся голосом, не размыкая поцелуя. — Я никогда тебя не забуду…
— Я знаю, — отвечает ему Трис. — Верю тебе, любимый…
Тепло разливается в груди и не дает погрузиться обратно в тоску. Трис начинает исчезать, и он распахивает глаза, чтобы последние секунды побыть с ней, насладиться ею.
— Мне пора, — шепчет она. Тобиас знает, что солнце почти закатилось за горизонт, маленький краешек торчит только, но он не сводит взгляда с исчезающей иллюзии, такой реальной и близкой. — Ты просто живи. Проживи эту жизнь за нас обоих. Пожалуйста.
— Обещаю. Я люблю тебя, Трис.
— Я тоже
Я никогда не забуду тебя, Трис. Клянусь.
Взгляд падает на пресловутую ампулу, валяющуюся прямо на полу возле его руки. Тобиас поднимается, хватая склянку, и с размаху запускает ее в стену.
— Ого! — слышится голос со стороны входа, а у парня перехватывает дыхание. Но это оказывается вполне себе реальная Кристина, удивленно рассматривающая пятно на штукатурке и осколки от склянки, крошевом покрывающие пол. — Я-то не хотела верить Меттью, когда он сказал, что ты украл сыворотку, а оно вон как, оказывается.
— Да. Я украл, — низким охрипшим голосом проговаривает Тобиас. — Но передумал. Я не хочу ее забывать.
— Вот теперь я узнаю своего грозного инструктора Четыре. Хорошо, что ты одумался, она не заслужила забвения…
— Что? Что ты сказала?
— Забвение… Мы говорили с ней, после… смерти Уилла. Она сказала, что пока любовь горит в сердце, Уилл будет жив в моей памяти. Они заслуживают этого, Тобиас. Правда, ведь?
— Она правда так сказала?
— Ну да, а что тут такого? По-моему, очень даже мудро. Всем нам нужно пройти через это — боль потери, и пытаться смириться с жизнью без любимых. На это нужно мужества едва ли меньше, чем на то, чтобы отдать свою жизнь за кого-то…
Тобиас смотрит на девушку невидящим взглядом и пытается осмыслить все то, что произошло с ним. Когда умерли родители Трис, он видел, что она переживала, но они не говорили об этом в таком ключе. Он знал, что она испытывала боль, и старался помочь ей, как мог… но видеть ее страдания было почти так же невыносимо, как и чувствовать их, поэтому он старался сделать все, чтобы она не погружалась в свою боль до конца. Он старался быть ей семьей, хотел ею стать. Парень не понимал тогда, что невозможно заменить любимых, можно только попытаться помочь пережить эту боль, отпустить, простить их за то, что мир без любимых теряет свои краски.
Кристина подходит ближе и треплет Тобиаса по плечу. Ее прикосновения — совсем, даже близко не похожи на те, что дарила ему Трис, но он должен преодолеть в себе тоску, потому что он обещал ей прожить эту жизнь достойно. И он сделает все, что может, чтобы выполнить свое обещание, сколько бы мужества и сил ни потребовалось для этого.
Уже на выходе из комнаты, Тобиас оглядывается, будто серые стены все еще хранят иллюзию ее присутствия. «Я тоже люблю тебя, Тобиас», — она сказала ему это, успела. И он будет это помнить.
В отдалении гудит поезд, и Кристина подмигивает Итону. Тобиас с удовольствием прошелся бы пешком, чтобы развеять сбитые в неудобоваримый клубок чувства смятения и открывшегося ему озарения. Осмыслить видения или иллюзии, а может быть, какие-то игры воспаленного от боли сознания, но… отчего-то такие правдивые, реалистичные, понятные. Возможно, он и сам знал обо всем, однако… затуманенный потерей мозг не мог самостоятельно пробраться через дерби скорби и… А может быть, с ними случилось чудо и им дали последний шанс на прощание. Может быть… Но как бы там ни было, он знает одно. Он не хочет ничего забывать. Он не хочет погружаться в пучину отрешенности от мира. Боль закаляет характер, заставляет загрубеть, как грубеют от тяжелой работы ладони, но он не хочет этого. Он не будет закрываться от всех, не позволит своей душе зачерстветь. Ради нее. Ради них. Ради их любви…
Запрыгнув в поезд, парень привычно хватается за поручни и свешивается из вагона под неуемное щебетание Кристины. Она, кажется, обращается к нему, и даже трясет за плечо, да еще так сильно, что вот-вот вытолкнет его прямо под колеса. «Кристина, не толкайся», — хочет сказать он, но слова застревают где-то в горле и губы никак не разомкнуть…
— Тобиас… Тобиас, слышишь? Проснись, пожалуйста, ты меня пугаешь! — сознание медленно поднимается из тягучего забвения от тряски, и мужчина никак не может понять, кто же так теребит его за плечо. Приоткрыв мутные глаза, он утыкается взглядом в самое любимое на свете лицо и первым делом тянется к нему рукой. — Ты чего? — испуганно вопрошает его Трис, и глаза ее кажутся в утреннем мареве влажными и встревоженными.
Тобиас, осознав, что все, что было с ним – это всего лишь сон, одним рывком хватает жену и опрокидывает на кровать, нависая над ней, не сдерживая сбившееся и пославшее его на хер дыхание.
— Трис… — бормочет он, не в силах взять себя в руки. — О, боже, Трис, Господи… — Тобиас утыкается ей в шею, а легкие прохладные пальчики гладят его затылок, плечи, губы шепчут что-то.
— … случилось, любимый? — тревожно спрашивает Трис, ужасно напуганная поведением мужа. Во сне он надрывно стонал, метался, лоб весь покрылся испариной… Ясно, конечно, что он нервничает, переживает, сын заставил их поволноваться, когда ему приспичило родиться на два месяца раньше… Но сейчас-то уже все в порядке, ни его, ни ее жизни ничего не угрожает. А Тобиас все никак не успокоится, и его с недавнего времени мучают кошмары. — Что на этот раз?
— Я люблю тебя, Трис. Слышишь? Люблю больше жизни! Только прошу, не оставляй меня. Никогда, прошу. Пожалуйста… — Тобиас медленно тянет ее запах, такой родной и такой… реальный, ощущает её тело под собой и чувствует, что у него срывает крышу от захлестнувших эмоций. Губы его прихватывают легонько нежную кожу, добираясь до чувствительных мест, и он знает, что она откликнется на его ласки. Его Трис. Живая…
— Даже если бы я и захотела это сделать, у меня не вышло бы, Тобиас, ты же знаешь. Ведь я живу вот здесь, — ладошка касается раскачанной груди, прямо туда, где сердце мужчины, кажется, желает побить все рекорды по сокращениям. — Я опять умерла, да? Ладно, можешь не отвечать, — она глубоко вздыхает и тянется за поцелуем, захватывая любимые губы в сладкий, чувственный плен. — Так лучше? — мягко спрашивает она и тонет в объемном синем взгляде, надежно и безоговорочно.