В пути
Шрифт:
Он старался определить, сколько может быть километров до этого света? Он не знал, на каком расстоянии видно такое зарево, а определить визуально было весьма затруднительно. Но он уже почувствовал уверенность в своих силах; он в хорошей физической форме, местность ровная, цель видна, ставки высоки – он дойдёт. Препятствий всего два – темнота и расстояние. Он будет идти всю ночь, а уж утром… утром видно будет. Утром всё будет видно и всё будет по-другому. Он шёл прямо; легко и ритмично. Только взойдя на верхушку отлогого холма, спускался с него медленно и осторожно – боялся повредить ногу. Под самым маленьким холмиком может быть овраг, яма или канава и он может упасть, пораниться, подвернуть ногу, а это будет уж точно окончательной катастрофой. Он очень хорошо это понимал и очень берёгся и, спускаясь, ощупывал землю ногой. Но раз за разом спуск был отлогим и ровным, и он прибавлял шагу, торопясь как можно скорее оказаться в привычной среде. Но вот светлое облако опустилось своим краем за линию горизонта. Идущий к этому свету человек остановился, и оторопело вглядывался, не понимая, как такое возможно. Он бросился вперёд и побежал, будто желая ухватиться за облако этого света, бежал, не помня об опасности налететь на что-то или провалиться куда-то. Он бежал, и испуг проходил – он бежит в гору; просто он оказался в низине, и между ним и заревом показалась верхушка холма, которую он принял за горизонт. И взобравшись на которую, он увидел всё ту же картину: свечение впереди в вышине и всё… всё остальное темнота. Он усиленно вглядывался, стараясь рассмотреть, что же там на земле излучает этот свет? Но разобрать он ничего не мог; лишь мутное пятно, отсвет отсвета на черноте неба над чёрной равниной … И тут же появилась тревога. Тревога эта возникла от полнейшего отсутствия ощущения расстояния. Как он ни старался, но он не мог хотя бы примерно предположить расстояние
Спускаясь с холма, он чувствовал, как погружается в прохладный и влажный воздух. Прохлада хорошо бодрила, но от влажности – словно что-то откликается в организме – нестерпимо хотелось пить. Во рту пересохло, и всё никак не истреблялся этот смрад кошмарного пожарища. И это отсутствие навигаторских способностей всё нагнетало тревогу и растерянность. И постоянно вспоминалась минеральная вода, которую он вылил в дым… Но он заставлял себя сгруппироваться и направлять все силы на движение. «Задача-то простая: идти прямо на маяк, – подбадривал он себя, – надо немного потерпеть, мобилизовать все силы и… Вот скоро взойдёт солнце и всё будет ясно». Может быть, он сейчас проходит мимо селений, садов, домов… Может быть, по этой слепой случайности, он сейчас движется замысловатой траекторией мимо каких-нибудь дач, коттеджей, ферм, прудов, станций, постов. Может, они тут просто электричество экономят, а утром окажется, что он плутал в нескольких шагах от людей, и только эта незрячая нелепость не давала ему наткнуться на них. Но пока ничего другого ему не остаётся, как только терпеливо идти к единственной видимой цели. Потом, когда-нибудь потом, этот марш-бросок будет в его капитале очень дорогим активом.
Под ногами потянулась ровная земля, зашуршала низкая трава, воздух стал суше, зарево обозначилось ярче. Он зашагал быстрее. Он побежал бы – уже совсем недалеко, кажется ещё совсем немного – и он спасён. Но он очень хорошо представлял, какие могут быть последствия, если он повредит ногу. Способность идти, передвигаться, перемещаться – это всё, что у него сейчас есть. И он шёл. Шёл, размеренным широким шагом. Во рту постоянно пересыхало и от усилий смочить слюной полость, на языке появилась оскомина. Никак не отвязывался запах гари. Боль от ожога на руке была сильной, постоянной, но он, зная, что с ожогом он ничего поделать не сможет, терпел. В темноте он не мог рассмотреть повреждений кожи, но боль физическая как-то накладываясь на эмоциональное потрясение, разрасталась и мучила не ослабевая. Но он уже умел перенаправлять боль в злость, злость на действие, движение и он шёл, пиная и эту боль, и этот страх и эту тьму, и всю эту ситуацию. Шёл, пытаясь внушить себе, что всё это мелочи, что ничего непоправимого не случилось, что пить ему не хочется, что он быстро преодолеет и эту дистанцию и все эти проблемы и всё поправит и возместит и всё будет, как надо.
Он шёл быстро, но осторожно, готовый в каждую секунду отреагировать на любое препятствие. Но шаг за шагом, минута за минутой, его всё более угнетало то, что он никак не может определить, сколько же он прошёл, какое расстояние преодолел? Насколько он удалился от дороги, насколько он приблизился к свечению – из-за отсутствия видимых окружающих ориентиров, ему было совершенно непонятно. Это ощущение дезориентации мало-помалу перерастало в отчаяние. И постепенно ему начинало казаться, что идёт он бесконечно долго, но при этом вообще не продвинулся вперёд, никак не переместился в пространстве. А чуть позже начало мерещиться, будто он просто перебирает под ногами один и тот же метр; выкидывает ногу вперёд, потом другую, но передвигается не он, а что-то под ногами, как лента тренажёра, а сам он остаётся на месте. Все расстояния куда-то исчезли, поглотились темнотой. И время как-то исказилось – соизмерить, отсчитать, сравнить, зафиксировать не чем. Сколько он шагает: час, два, неделю? Как измерить расстояние, когда нет объекта, относительно которого можно отмерить какой-то отрезок? Чем измерить время, если нет часов, тени, движения? Как определить координаты, если нет никакой точки, если вообще не за что зацепиться, нет ничего окружающего? Восприятие реального сузилось до ступней ног, до звуков собственных шагов и дыхания. Ноги чувствуют твёрдость земли, двигаются, шагают, толкают, ступают, но ничего вокруг не меняется. От постоянного напряжённого вглядывания в темноту и отсутствия видимого, зрение, словно отключило свои функции, и он, перестав доверять своим глазам, всё больше прислушивался. Но от постоянного напряжённого вслушивания и отсутствия звуков, кроме равномерного, равноудалённого гула массы насекомых, он перестал различать гул степи и шум в голове. И толи в темноте вокруг, толи в его воображении начинал порождаться какой-то сюрреалистичный сумбур; всплывала какая-то чушь о каких-то порталах, о перемещениях во времени и пространстве, об исчезновении людей, о каких-то аномальных зонах, возникали какие-то ассоциации: долго ли коротко ли, близко ли далеко ли, за тридевять земель, провалился в тартарары…
Он остановился – может, он просто спит за рулём? Он сел на землю, вытянул ноги, пощупал руками колючую траву вокруг, почувствовал твёрдость сухой почвы. Просто привык к одной окружающей среде – попытался он успокоить себя – а попал в другую и восприятие даёт сбой. Привык: квартира, машина, офис, клуб, квартира, всё предсказуемо, всё для тебя, всё удобно-приятно обслуживающее, а тут… Но от этого сопоставления только острее сдавило отчаяние: автомобиль сгорел, сделка срывается, ущерб, угроза разорения, складываясь в огромедные суммы в минусовом значении, ошеломляли до вибрации диафрагмы, до спазмов миндалин. Он резко поднялся – идти, идти, идти вперёд. Психолог не раз советовал: в стрессовой ситуации нужно энергично двигаться. Идти, идти. Добраться до города; а там уж он, действуя, примет, перемелет, преодолеет, выправит всю эту ситуацию. А сейчас не надо взвешивать ущерб. Кризис ещё не пройден. И он шёл, шёл и шёл. Но через какое-то время – он даже не смог бы сказать, через сколько минут или часов – ощущение передвижения опять исчезло: он идёт или вращает ногами невидимую ленту? И опять навалилось отчаяние: какой смысл вообще двигаться, если ты не двигаешься? В самом деле; лечь, вот тут трава вроде бы помягче, поспать, а утром будет видно – вон там дома, вот тут дорога, там трубы, столбы… А вдруг – ничего!? И как только мелькнула эта мысль – появился страх, и смысл двигаться тут же пропал, и темнота обступила осязаемой зловещей массой. И тут же померещилось, что из этой тьмы на него со всех сторон кто-то враждебно смотрит – по спине покатились панические мурашки. Он остановился, ничего не различая, посмотрел по сторонам, прислушался… И заорал громящим матом: он проклинал эту темноту со всеми её оттенками, склонял этот случай на все колена, видел и имел кого-то очень близко и далеко и проч. и проч. Закашлявшись, он замолчал, отдышался, но потом опять, посылая в темноту ругательства, словно перед ним был ненавистный враг, быстро пошёл вперёд.
Он шёл, как в атаку, отодвигая противника бранью, и не позволяя ничему препятствовать своему продвижению, готовый преодолеть и победить всё. И вновь ритмично шагая, он опять подбадривал себя: это летучие мыши, да кошки видят в темноте, а человек видит при свете, ничего удивительного, что в стрессовой ситуации, в темноте, в одиночку иногда появляется дезориентация и растерянность. С каждым шагом свет приближается, с каждым шагом он приближается к свету.
Ему только теперь пришло на ум, что ведь раньше люди как-то ориентировались по звёздам. Он остановился и, задрав голову, вгляделся в звёздное небо. Луны в эту ночь не было, не было и облаков и звёзды сияли всем своим бесчисленным великолепием. «Мать честная, сколько же их там»! – ахнул он. И как же во всём этом океане можно ориентироваться? Он, конечно, что-то слышал и о Полярной звезде и о какой-то Медведице и ещё о каких-то созвездиях. Но сейчас, глядя на звёзды, он даже предположить не мог, где какое созвездие и каким образом можно соотнести с ними своё местоположение и передвижение. Выбрать какую-то одну звезду, запомнить её положение и, и, и, что? Как вообще можно выделить в этой мозаике звёзд какую-то одну? Нет, функцию навигатора небесный атлас не выполнит. Холодная бесчисленность звёзд только усилила его ощущение потерянности и микроскопичности. Достаточно того, что свет далёкого Солнца, отражаясь от всех этих звёзд, планет и спутников, хоть немного отражается и на тёмную сторону Земли и делает хоть как-то видимым поверхность степи. Пятно электроотсвета в вышине впереди лучший маяк – решил он и опять подбадривал себя – ночи сейчас короткие, погода чудесная, обувь удобная – всё нормально. Под ногой что-то хрустнуло, в живот ткнулись какие-то колючки. Остановившись, он ощупывал темноту – кустарник. Он был уверен, что идёт вполне осторожно и хоть на несколько метров видит перед собой, но эти кусты оказались полной неожиданностью. Распознай тут тёмное в темноте. Запахло пыльной сухой листвой. Может это посадки вдоль дороги, с надеждой
Постепенно, поначалу он боялся в этом признаться, но всё настойчивее ему начинало казаться, будто бы зарево становится ближе. Да, да, определённо зарево стало ближе. Ровным шагом (удивительно, как чутко ноги стали улавливать малейший угол) идти, идти, идти, оставляя всё позади. Уже недалеко, уже недолго осталось. Что же всё не светает? Пускай сейчас вокруг неизвестность, там впереди всё будет чётко и ясно и всё встанет на свои места. Поглядывая на звёзды, он признавал, что абсолютно не различает, сместились они или нет и даже не запоминает расположения наиболее ярких; какие уж там созвездия, какие уж тут координаты. Но то, что зарево стало ближе – это теперь он определял совершенно уверенно. Скорее, быстрее… Физическая усталость это даже хорошо – разгоняет мысли и притупляет эмоции. «Цель светится впереди, задача ясна и проста – иди вперёд и доберись, – подбадривал себя путник, – твоё спасение в твоих ногах». И он шёл и шёл. Шёл, шёл и шёл.
Но трава под ногами шуршала – нет края этой степи, а темнота вокруг гудела – нет конца этой ночи, и отчаяние подвывало – не надо было уходит с трассы. И тогда он выдвигал свои аргументы: «оставаться на месте и ждать, что кто-то тебя подвезёт – безнадёжное дело. Никто ночью не остановится. Только время потеряешь. Рассчитывать на кого-то – значит проиграть. Тут, как и по жизни: ты будешь иметь только то, что возьмёшь сам. Никто никогда не даст ничего хорошего. Иди и возьми. Впереди свет, цивилизация – увидел, пришёл, победил, Спартак не дурак был. И побеждал. И я действую и утром буду вновь на коне». И он шёл, шёл и шёл.
И вот всем своим напряжённым восприятием он начал как-то улавливать, что вокруг наступает какая-то перемена, ночь как-то меняется. Свечение в небе, как будто бы, становится менее чётким, менее ярким. Но не от того, что оно затухает, а потому что всё небо вроде бы, понемногу, едва заметно начинает светлеть. И даже уже явственно начинает проступать и обозначаться линия горизонта. Неужели… Вот и звёзды как будто тускнеют. Да, да начинает светать. Эта ужасная, мучительно бесконечная ночь скоро закончится. Скоро рассвет. Ноги сами прибавили шагу. Скоро взойдёт Солнце! С каждой минутой видимость улучшалась, пространство, словно раздвигалось, и постепенно проступал рельеф. Равнина, но уже различимы пологие холмы, уже появляются какие-то пятна, какие-то оттенки. Никогда в жизни он так физически не чувствовал радость: вот тут в груди всё распирает и что-то трепещет – рассвет! Солнце встаёт! Он уже не один. Он прибавил шагу. Утро наступает. Наконец-то. Сейчас всё прояснится. Про-яс-нит-ся! Какое это счастье – вновь обрести способность видеть! Разве мог он раньше оценить какое это сокровище – зрение. Вот уже везде оттеняются какие-то формы: верхушки холмов проступают светлыми пятнами, чёрными мутными провалами обозначаются низины, темнота вокруг, растворяясь, забелела туманом. Как-то сразу воздух стал свежим, прохладным, вкусным. Впереди вырос отлогий, но высокий холм – скорее на него взобраться, будет дальше видно. Наконец-то эта чернота исчезает, наконец-то эта кошмарная ночь позади. Появляются цвета. Цвет зари – самый прекрасный цвет. И не надо никаких названий; пурпурный, лиловый, алый – названия бесцветны. Заря имеет цвет зари. Восход – цвет радости! Он взошёл на холм и повалился на колючую траву на пологой вершине, разулся, раскинулся, и только теперь, глядя в светлое небо, почувствовал, как он устал. Эта ужасная ночь закончилась. Такой мучительно долгой ночи не было в его жизни. Но она позади. Он приподнялся на локте, готовый обозревать окрестности. Небо на Востоке было уже совсем светлым. Тонкие сплюснутые облака яркими полосами протянулись над горизонтом. Он жадно с надеждой смотрел, как показалось Солнце, как быстро оно вырастает из-за края земли, как начинается день. Защебетали птицы. Засверкали верхушки холмов, туманными полосами протянулись низины. От нетерпения он встал и, готовый увидеть дома, дороги, столбы, машины, смотрел по сторонам. И ничего не видел. Ничего, кроме пологих степных холмов во все стороны до самого горизонта. «Просто ещё рано – постарался успокоить он себя – видимость ещё плохая, туман, дымка какая-то и… и просто такого быть не может». Он медленно поворачивался и смотрел и смотрел кругом. Все его силы и упования переместились в зрение. Вон, вон, что это? Просто куст. А вон там? Пятно песка или соли на бугорке. А вон там… Он поворачивался и поворачивался глядя кругом…Всё было уже хорошо видно до самого горизонта. И нигде от горизонта до горизонта не было видно ничего, кроме буро зелёной травы, низких холмиков, пятен кустарника да извилистых полос низин под чистым небом. Мужчина продолжал поворачиваться на месте. Не может этого быть – его рассудок отказывался принять картинку такой действительности – этого быть не может. А это свечение, в какой стороне оно было? Теперь и этого не разберёшь. Кругом на 360 градусов одинаковый пейзаж. И тут его психика не выдержала. Он ещё не понял, не признал, что он заблудился, не принял этого факта, рассудок ещё не вынес такого заключения, но слепая убеждённость, что вон там должен быть город и вот его там нет, сорвала чеку самоконтроля. Истерика паническая, феноменальный сбой человеческой программы, похожий на белую горячку или приступ буйства сумасшедшего. Преуспевающий бизнесмен, целеустремлённый, волевой мужчина в самом расцвете сил, стильный кавалер, мачо – визжал и плевался на все стороны света, показывал кому-то кукиши по самый локоть, неистово матерно вопил во всю глотку, подскакивая, ударял пятками землю, дико выпучив глаза, прыгал, пытаясь ударить кулаком небо и проч. и проч. Потом, загибая пальцы, он выкрикивал какие-то цифры и воя, кусал свои пальцы, словно старался укоротить эти цифры. Наконец, схватив себя за голову, он упал, скрючился и, сдавливая рыдания, заскулил.
Посреди бескрайней степи, на верхушке пологого холма неподвижно сидит человек и застывшим взглядом смотрит в землю перед собой. Солнце поднимается и припекает всё жарче. Человек достает из кармана носовой платок, развернув его, покрывает голову и опять замирает. Сидит он, не двигаясь, долго. Не двигается он не потому что впал в ступор шока, не от того что плохо соображает, истерика давно прошла. Не двигается он именно потому, что сейчас он рассуждает очень здраво, мысли его имеют даже какую-то необычайную логическую ясность; хорошо рассмотрев обстановку и проанализировав ситуацию, он пришёл к заключению, что из всех 360-ти вариантов направления ни один не предпочтительнее другого. А сейчас всё зависит именно от выбора направления. Но вкруг нет никакого ориентира, никаких знаков; ни глазу, ни мысли зацепиться не за что, не к чему привязаться, не от чего оттолкнуться. Следовательно, направление его движения будет наугад и куда бы он ни пошёл, вероятность того, что он приближается к людям, будет равна вероятности того, что он отдаляется от людей. Следовательно, двигаться вообще не имеет смысла – вот какой вывод сделал человек. И он сидит и смотрит в землю. Ночной мрак, лишавший его зрения, нагонял на него страх. Но то, что открыл ему свет, его просто прибило. Теперь ночная темнота не казалась такой страшной, потому что в своей непроглядности она оставляла шанс, не исключала вероятности, таила возможность, хранила надежду, давала иллюзию скорого спасения. Теперь же этот, такой долгожданный свет, ясно, чётко и безжалостно показывает, что никакого выхода тут нет, высвечивает отсутствие, какого бы ни было варианта спасения. И нигде ни вершка, ни клочка тени, в которой могла бы укрываться надежда. Ночью он шёл так легко именно потому, что была надежда в любой момент выйти к спасению, и эта картина бесконечности была скрыта от него. Воистину, иногда лучше не видеть реальности. Ночью, светлое пятно в небе манило его всеми возможными благами жизни. Теперь же вероятность того, что с любой точки на этом горизонте откроется шанс избавления, равна 360 к одному. Это слишком… Проблема в том, что нет ни малейшего признака, ни какого-то намёка, зацепившись за который можно было бы выбрать конкретное направление. Идти, чтобы заглянуть за горизонт… а он будет просто отодвигаться настолько же шагов, сколько ты прошёл, но ты этого даже замечать не будешь. Сколько это продлится? Столько, сколько человек протянет без воды. А на таком пекле? И главное: идя вперёд, всё время будет казаться, что надо было идти назад. А реально – никакой разницы. На такой плоскости даже нет ни вправо, ни влево, всё одинаково без разницы. Солнце быстро высушит его организм и… И человек сидит неподвижно.