В пылающем небе
Шрифт:
– А у меня такие планы были…
– Эй, умники!
– узнал я голос Соломатина.
– Довольно пустословить. Всем дышать лесным воздухом до утра.
Когда с Петровым мы подходили к палаткам, нас догнал, тяжело дыша, посыльный из штаба. Осветив электрическим фонариком, громко доложил:
– Товарищ старший лейтенант! Вас срочно вызывает на КП командир полка.
– Зачем я понадобился командиру? Ведь идем-то от него. Как ты думаешь, Женя?
– Ты, старлей, остался за комэска, вот и приглашают тебя на дополнительную накачку, - ответил
Я шел за посыльным, который подсвечивал дорогу фонариком. Пытался определить причину срочного вызова. Может быть, Скоробогатов что-либо натворил? Лейтенант Скоробогатов прибыл в наш полк из соседней авиадивизии недавно. В воздухе он держался нормально, а на земле вел себя вызывающе, любил позубоскалить. Сегодня попросился отлучиться на часок к невесте в город. Я не разрешил.
В штабе за столом сидел майор Ячменев. Начальник штаба майор Кондратьев стоял сбоку у стены с картой, а перед столом высилась, переминаясь с ноги на ногу, фигура Скоробогатова. Командир полка, мельком бросив взгляд на лейтенанта, перевел свои глаза, подернутые холодной дымкой, на меня:
– Вот, полюбуйтесь, старший лейтенант. Ваш подчиненный, - хотел уйти в город, когда все в лагерном положении. [47] Хорошо что увидел его начальник штаба, возвращаясь на автомашине из города, а то этот молодой человек мог бы угодить под военный трибунал. Сейчас же прикидывается паинькой, не хочет признать, что грубо нарушил дисциплину.
Сделав шаг вперед, я ответил:
– Товарищ майор! Я остался за командира эскадрильи и виноват в том, что не обеспечил контроль, а за лейтенанта Скоробогатова я ручаюсь: он больше не допустит нарушения дисциплины.
– Так,-усмехнулся Ячменев.
– Ну, а что скажет нам лейтенант?
Скоробогатов вздрогнул:
– Товарищ командир!
– И осекся, волнение перехватило дыхание, ему трудно было говорить.
– Накажите меня, но не отстраняйте от полетов.
Ячменев стремительно вышел из-за стола, его необыкновенно подвижные дугообразные брови взметнулись кверху. В упор рассматривая лейтенанта, спросил:
– И вам можно поверить?
Понимая состояние Скоробогатова, я решил опять прийти ему на выручку:
– Да, можно, товарищ командир.
– Так!
– протянул Ячменев, довольно посмотрев на начальника штаба, - хорошо бы в бою выручать друг друга с такой поспешностью.
– Я думаю, Семен Павлович, поверить им можно, - добродушно ответил до сего времени молчавший начальник штаба.
Командир полка ничего не сказал, неторопливо прошел к противоположной стене, повернулся на каблуках, словно на парадном плацу, и подошел к нам.
– Трое суток ареста, лейтенант, а вам, старший лейтенант, выговор, и можете идти.
– Есть!
– одним дыханием ответили мы и, четко повернувшись [48] кругом, строевым шагом направились к выходу.
Шел уже первый час воскресенья 22 июня. Усталый и возбужденный, я лег в палатке не раздеваясь, заснуть сразу не смог. Что-то смутно тревожило меня. Однако тишина убаюкивала, и я забылся в тяжелом сне.
Проснулся
– Тревога!… Тревога!… Тревога!… - катились эхом по опушке леса голоса дневальных. Вскочив с койки и надев сапоги, я выбежал из палатки. Везде, куда только хватал глаз, увидел летчиков, техников и младших специалистов, спешивших на стоянки своих самолетов. С ходу вырулив на взлетную полосу, в небо поднялось дежурное звено полка.
Летчики нашей эскадрильи, проверив готовность своих самолетов, стали подтягиваться к стоянке моей «Чайки», выжидательно посматривая в мою сторону. Мне трудно было сейчас что-либо объяснить им. А Петрову уже не терпелось высказать свое мнение по поводу тревоги:
– Ну, что приуныли, пилоты? Не будет нам покоя от нового комдива. Сам он бомбардировщик, воевал в Испании. Вот и проверяет боевую готовность по воскресеньям. Там у них…
Разговор оборвался из-за необычного гула, доносившегося в дальнем, невидимом за кустарником конце аэродрома. Он напоминал звук набегающей морской волны различной высоты, то громче, то глуше. Самолеты! Все вглядывались в подернутый утренней дымкой горизонт, пытаясь определить их тип:
– Похоже, не наши.
– Двухмоторные.
– Где?
– Да вот смотри, за городом, на горизонте. [49]
Из- за темно-серой полосы горизонта выползали силуэты трех самолетов. Высота их полета была не больше 500 метров. Они разворачивались прямо на центр аэродрома, где около взлетно-посадочной полосы в линейку стояли истребители четвертой авиаэскадрильи.
– Смотрите, смотрите, товарищи!
– крикнул Лященко.
– Самолеты на наших бомбардировщиков СБ похожи.
– А может быть, провокация?
– Нет, братцы, это…
В эту минуту в районе самолетов четвертой эскадрильи раздались оглушительные взрывы. Ошеломленный Петров так и не досказал своей мысли. Осколки зашелестели высоко над головами, к счастью никого не задев. Люди, еще не веря, что случилось страшное, непоправимое, отхлынули в лес. Бомбардировщики с черными крестами на желтой полосе светло-серых крыльев, а на киле - с мальтийским крестом стали плавно разворачиваться над аэродромом.
В это время дежурное звено наших истребителей стремительно настигало их. Командир звена старший лейтенант Кузьмин по инструкции, покачивая самолет с крыла на крыло, приблизился к фашистским «Хейнкелям-111».
Звуки пулеметных очередей разрезали воздух. Все произошло молниеносно: «Чайка» Кузьмина, вздрогнув всем корпусом, замерла в отчаянном усилии удержаться в воздухе, задымилась и, начав падать, рухнула на окраине аэродрома. Высоко в воздух взлетели комья земли. Мы с оцепенением смотрели на пылающий костер.
Техник самолета Кузьмина с криком: «Убили, убили, гады!», размахивая кулаками в сторону удалявшихся вражеских бомбардировщиков, побежал к месту гибели [50] своего командира. Его никто не остановил. Все понимали, что это неутешимое горе.