В самое сердце, или Девочка для Туманова
Шрифт:
Развернулся и, хлопнув дверью, покинул комнату. Я прикусила губу, вдруг очень устав от этого разговора. Что толку спорить? Я ведь все равно сделаю, как он просит. Чтобы не обидеть…
— Маш, послушай, мы подыщем хорошего специалиста, — попыталась сгладить впечатление Карина, поглаживая мою кисть пальцами. — Ты же сама хочешь разобраться, правда?
Нет!
— Да… наверное… не знаю… мне надо подумать, Карин. Спасибо, и простите меня оба… я неблагодарная хрюшка. Вы так волновались, а я вам опять нервы мотаю.
Что-то меня совсем развезло… слезы навернулись и потекли по
— Отдыхай. Все будет хорошо. Мы разберемся.
Карина вышла вслед за мужем, а я тут же бросилась к телефону, набирая в гугле «стокгольмский синдром».
Первая же статья в Википедии гласила: «термин, популярный в психологии, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения угрозы или насилия. Под воздействием сильного переживания заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия и в конечном счёте отождествлять себя с ними, перенимая их идеи и считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели».
Неужели Ник прав? Это всего лишь синдром?
«Опасность стокгольмского синдрома заключается в действиях заложника против собственных интересов, как, например, воспрепятствование своему освобождению. Известны случаи, когда во время антитеррористической операции заложники заслоняли террориста своим телом»
Черт! Неужели я совсем дурой оказалась? Ведь и у меня было дикое желание закрыть Никиту собой…
«При долгом нахождении в плену заложник общается с захватчиком, узнаёт его как человека, понимает причины захвата, чего захватчик хочет добиться и каким способом…»
Все про меня…
«После освобождения выжившие заложники могут активно поддерживать идеи захватчиков, ходатайствовать о смягчении приговора, посещать их в местах заключения…»
Кажется, я попала…
Но даже осознавая это, не могу не думать о нем, не вспоминать наши поцелуи, объятья… не беспокоиться о нем и не желать найти виновного.
Глава 29
Писать заявление о похищении я, разумеется, наотрез отказалась, даже не смотря на злой взгляд брата, который буквально давил.
Уже перед выходом из дома, направляясь к следователю, Ник снова завел разговор на болезненную тему. Попросил, чтобы я почти все честно, без утаек рассказала Алексею Александровичу. И постаралась не вступаться за Туманова. В общем, посоветовал вести себя разумно.
Что я и сделала — отказалась давать показания в присутствие брата. За что опять получила недовольный взгляд от него.
Старший лейтенант Алексей Александрович Нечаев оказался понимающим молодым следователем и настойчиво выпроводил постороннего из кабинета. А еще он был очень красивым мужчиной, не симпатичным, а именно красивым, и я постоянно ловила себя на том, что любуюсь. Особенно, когда заполнял бумаги или записывал показания, не глядя на меня.
Если говорить о самих показаниях… я соврала. Не смогла иначе, как не убеждал Ник.
Да, Туманов оказался в моей машине без моего разрешения, но к нему в загородный
— Но вы все равно позвонили брату? — мягко спросил мужчина, откладывая ручку в сторону. — Что вас заставило так поступить? Он вам угрожал?
Я сразу же возмутилась подобному предположению, едва ли не подпрыгнув на месте.
— Нет! Никита не делал ничего подобного. Просто… он решил избавиться от меня и моей помощи. Я… я хотела помочь…
Прищурился, разглядывая меня и оценивая мою реакцию. Надо спокойнее, Маша, терпеливее. Незачем другим знать о той буре, что бушует внутри, когда Никиту подозревают в чем-то недостойном. Конечно, хочется стены разнести, защищая его, но разве будет от того толк? Тут холодный разум важнее.
— Те люди, которые явились за ним… они вам знакомы?
— Нет. — А с этими вопросами надо быть осторожней. Ник предупреждал. Одно случайное слово может создать множество проблем и ему, и мне.
— При вас упоминались какие-то имена?
Наверное, не стоило этого говорить. Кто знает, вдруг у этих людей связи в полиции, и Ник просил не упоминать, что я слышала там. Делать вид, что никого не знаю, всех видела впервые, ничего не слышала.
— Да. Медведь.
— Ммм… и кто упоминал? Туманов?
— Нет… не знаю… люди… я не помню, кто конкретно.
— Мария… Маша, если можно… вы пытаетесь запутать следствие?
Сердце остановилось. Пожалуй, я поторопилась выпроводить Ника. И сама запуталась. Как бы чего лишнего не сболтнуть. Или наоборот — важного не утаить.
— Нет, честно нет. Но поймите, я не верю, что Никита Туманов виновен в том, в чем его обвиняют. Я не хочу, чтоб от моих показаний ему стало хуже.
Он встал со своего места и подошел ко мне.
— Я понимаю, Маша. Вы добрая юная девушка, боитесь причинить вред, но мы же здесь не против Туманова собираем доказательства, а ведем расследование, с целью выявить преступника. Настоящего. Я прекрасно осведомлен — он считает, что его подставили. Мы отрабатываем и эту версию тоже. Чтобы прижать Медведева, нам не помешают ваши показания. Мы сможем хотя бы задержать его до выяснений.
— В-вы считаете это поможет Туманову? — во мне внезапно проснулась надежда. Если Ник не хочет этим заниматься, может быть, полиция сможет. Вон каким умным кажется этот Алексей Александрович.
— Не факт, — он поднял руки вверх, словно отступая. — Но мы попробуем. А пока что, прочитайте свои показания и распишитесь. С моих слов записано верно.
Я пробежала глазами по ровному аккуратному почерку. Улыбнулась про себя. У такого красивого мужчины все должно быть красиво. Даже почерк. Помнится, когда я в прошлый раз общалась со следователем, он не был столь любезен и обходителен. И почерк у него был жуткий. Старший же лейтенант Нечаев мне безумно импонировал.