В семье не без подвоха
Шрифт:
– А мне его паролить не нужно, – усмехаюсь. – У меня в нем все меню на родном языке, и сменить его нельзя. Это мне Азамат так сделал. Теперь кроме него никто там ничего не найдет.
Ирнчин задумывается на секунду, потом нехотя принимается ковыряться в моем телефоне. Моя защита срабатывает: пункты меню выстроены по алфавиту того языка, на котором они написаны. Ирнчин ухитряется методом тыка найти дворцовую сеть и загрузить необходимые приложения, но на установке обламывается полностью. Приходится ему помогать. Зато теперь он верит, что никто чужой моим телефоном не воспользуется.
– Да, еще один важный момент. Вот через это меню, – Ирнчин снова переходит в управление на стенном экране, – можно связаться с офисом охраны и потребовать удалить посетителя от дверей или из любого другого места
– А потребовать сказать посетителю, что я сплю, можно? – хихикаю я.
– Можно, – серьезно кивает Ирнчин. – Я рассмотрел вашу жалобу и перенабрал штат охраны, так что теперь все вежливые, и еще сделал им строгое внушение слушаться вас как самого Императора.
– Вот это отлично! – радуюсь я. – Спасибо тебе, дорогой Ирнчин, ты, как всегда, оправдал мое доверие! Нет, правда, классно все продумано.
Ирнчин меня знает и кланяется только после последней фразы, которая была всерьез.
– Уверены, что не хотите телохранителя? – уточняет он напоследок.
– Теперь-то зачем? – пожимаю плечами.
Он качает головой и уходит.
У Азамата в последнее время дел невпроворот. Оказывается, при старых Императорах была такая форма отчетности населения – Император со свитой нагрянывал с неожиданной проверкой в какой-нибудь занюханный угол континента, посмотреть, как наместники справляются, помочь советом или делом, ну и для себя составить представление, какие в глубинке проблемы. В те давние времена Император при этих визитах еще и налоги собирал, но после смерти Аэды эта обязанность легла на Старейшин, и Азамат не спешит что-то менять. Старейшины-то все время на местах сидят, так что срок отчисления налогов можно установить, чтобы все заранее готовились. А копить весь год, не зная, когда появится Император, – это как-то уж очень нервно. Да и потом, Азамат считает, что сбор налогов портит имидж, а ему для присмотра за наместниками нужно доверие населения.
Так вот, сейчас они со Старейшинами реанимируют эту программу, а заодно стараются разрешить как можно больше неотложных проблем, пока Азамат еще никуда не уехал. Мне остается только отдыхать на природе и ждать, пока у него кончится аврал. В поездках я его буду сопровождать, вот тогда и наобщаемся.
На Доле начинается настоящая осень, по склонам гор вдоль побережья становится хорошо видно, где лес хвойный, а где – широколиственный и от этого окрашенный во все теплые цвета спектра. Самая большая перемена, пожалуй, – это тишина. Весной и летом тут непрерывно верещали самые разные птицы, а теперь вот тихо. Только изредка, раз в несколько дней высоко в небе протащится неторопливый косяк чего-то перелетного с унылым клекотом, да и все, больше никаких звуков. Во всяком случае, днем. Ночью, по контрасту, становятся слышны загадочные скрипы, шорохи и тявканья, предположительно издаваемые лесными млекопитающими. Окна я закрываю поплотнее и завешиваю шторами, да и дверь комнаты частенько запираю: у Алэка под боком Тирбиш обитает, а мне одной как-то жутковато.
В целях успокоения паранойи я каждый вечер обязательно выставляю к скале банку со сливками или маслом – авось демон откушает и не пошлет за мной свою лесную дружину. Наутро банка всегда пустая и чистая. Судя по всему, лесной житель ее вылизывает, а потом споласкивает. Я пыталась наскрести со стенок материала на анализ ДНК, но ничего не наскреблось. Может, он небелковый? Но тогда зачем ему сливки?
Запись нашего ночного приключения Азамат отдал специалистам почистить и прояснить, а затем послал в музей вместе с большим экраном, на котором ее можно постоянно крутить для удовлетворения любопытства зрителей. Правда, оказалось, что на камере был выключен звук, поэтому ни наши реплики, ни голос демона не записались, но так, по-моему, даже лучше. Нечего кому попало слушать, как мы извиняемся. Долхотские Старейшины, конечно, такой экспонат высоко оценили, а вот Унгуц, не любящий оставаться в стороне, когда все занимаются какой-нибудь интересной мистикой, намекнул Азамату, что если бы мы этого демона прикормили, то можно было бы и получше заснять. Или нарисовать. А то вот уже пора переиздавать пресловутых «Ирликовых детищ», а в старом издании изображение демона делал какой-то охотник, не сильно одаренный изобразительным талантом, зато сильно напуганный. То есть клыки, когти и шерсть во все стороны, как иглы дикобраза.
Для зарисовок с натуры Азамат направил ко мне Бэра – кого ж еще? – на казенном унгуце с пилотом, отчего Бэр, никогда раньше не летавший на унгуцах, был в полном восторге и за четыре часа пути исчеркал набросками пейзажей два блокнота.
– Представляете, – рассказывает он нам с Тирбишем за обедом, – мне даже пришлось отказаться от двух заказов! Со мной такого никогда раньше не было! Но тут то книги, то демоны, то столичные красотки, а я все-таки не могу, как Ахмад-хон, круглые сутки работать. Вот, пришлось двух клиентов другу передать, потому что уже никак не вмещались. Я и здесь-то самое позднее до завтрашнего вечера, потом за мной прилетят – и домой, а то послезавтра опять чью-то жену на сносях рисую, откладывать нельзя…
Поскольку днем демон не является, то после обеда мы с Алэком и Тирбишем сводили художника за грибами (тоже чрезвычайно живописными), а потом оставили в покое разбираться со свежими эскизами. Ближе к вечеру я перевела окна в прихожей в односторонний режим и усадила Бэра с биноклем наблюдать, как наш лесной приятель приходит за лакомством. Снаружи через окно не видно не только Бэра, но и лампы над его мольбертом. Демона же наш портретист рассмотрел хорошо, а потом еще утром встал и пронаблюдал возвращение банки. Половину следующего дня Бэр трудится над красочным полотном, которое должно занять целую страницу в большеформатной новой энциклопедии. Тирбиш периодически подходит заглянуть через плечо и передергивает плечами.
– Как подумаю, что тут такое водится, так и хочется вас с князем в охапку подхватить – и в столицу бегом! – замечает он мне потихоньку на кухне.
– Если бегом, то по дороге еще десяток таких встретишь, – усмехаюсь я. – Да ладно, не переживай, он же не агрессивный. Милый такой мальчик, мало ли что демон…
Вечером Бэр представляет нам свое творение: мой лесной знакомый осторожно вылезает из густого лесного подроста на открытое место, обеспокоенно озираясь и растопырив уши-локаторы. Одна рука, которой он отодвигает ветки, вполне человеческая. Другая, немного выставленная вперед, мохнатая и с когтями, на случай неожиданной встречи. Вид одновременно грозный и милый: сосредоточенная мордочка, пушистые уши, подростковая костлявость. Хочется погладить по голове и покормить. Ну, мне во всяком случае. Тирбиш тихо молится.
Осень на Муданге длиннее, чем на Земле, и весьма беспорядочная. То дождь, то снег, то вдруг опять солнце и все тает, и жарко – хоть купаться иди. В плохую погоду на унгуце летать паршиво: его то и дело прибивает к земле дождем, и он тут же переоценивает свой вес, снова набирает высоту и подскакивает, так и летишь, прыгая вверх-вниз на пару метров каждые несколько секунд. Можно, конечно, подняться над облаками, но тогда не видно, где летишь, а навигатор в плохую погоду тоже паршиво работает. Так что в столицу я выбираюсь редко, в основном сижу дома с мелким или – в хорошую погоду – гуляю с ним по лесу, привесив спереди ребенка, а сзади корзину для гигантских осенних грибов. Поедатель сливок днем не показывается, видимо, и правда спит. Пару раз казалось, что в кустах мелькнул рыжий хвост мангуста, но с уверенностью ничего сказать не могу, под ногами листья всех оттенков, тут родную бабушку увидеть можно, не то что рыжий хвост.
Яна пересиживает плохую погоду в столице, хотя, кажется, погода – только предлог, под которым можно заниматься делами амурными, не привлекая внимания. Она даже ленится лететь на Дол, чтобы сделать Алэку прививки, так что приходится мне мотаться. Впрочем, чем ближе к зиме, тем яснее небо, хотя уже ощутимо подмораживает. Тирбиш просится до зимы повидаться с семьей, поэтому в очередной раз мы прилетаем все вместе.
Живет Янка в примечательном здании, которое для земных целителей специально спроектировал Онхновч, считающийся одним из лучших инженеров по жилым зданиям. Задумка «больницы» примерно такая же, как у нашего дворца, – одна половина жилая, вторая рабочая. Правда, в данном случае здание поделено горизонтально: на первом этаже кабинеты и оборудование, на втором живут врачи.