В сердце моем
Шрифт:
Я видел другое лицо, - лицо, искаженное горем, когда она сидела у меня дома, комкая в руках мокрый платочек. Но в том лице была индивидуальность; в этом, на фотографии, ее не было.
– Действительно, снимок очень искусно раскрашен, - сказал я.
– Да, она совершенно как живая! Такие фотографии значительно лучше, чем обычные черно-белые.
– Женщина поставила фотографию на место и снова села.
– За ней сейчас ухаживает превосходный молодой человек. Вы знакомы с ним?
– Нет, незнаком.
– Мне нужно было собраться с силами, чтобы сказать ей правду.
– Только боюсь, вы ошибаетесь, он отнюдь не превосходный
При этих словах муж и жена резко повернулись, ища взглядом поддержки друг у друга. У женщины вырвалось какое-то восклицание, потом она умолкла, зажав рукой рот. В широко раскрытых глазах ее застыл испуг.
Муж ее вцепился в ручки кресла и наклонился вперед, точно готовясь встать. На несколько мгновений он застыл в этой позе, затем судорожно глотнул - гнев постепенно закипал в нем.
Гнев этот, как мне показалось, был направлен не толь- " ко против дочери, но и против жены. Взгляд его, устремленный на жену, говорил о многом - муж точно обвинял ее и снимал с себя всякую ответственность за случившееся.
Некоторое время они сидели так, молча, потом жена, пытаясь уйти от взгляда мужа, умилостивить его видом собственных страданий, вскочила и, колотя воздух кулаком, стала выкрикивать с отчаянием:
– Что подумают соседи? Что они скажут? Что нам делать? Что же нам делать?
– Успокойся, - оборвал муж, и так же резко обратился ко мне: - Вы в этом уверены?
– Она сама мне сказала.
– И как давно это с ней случилось?
– Она говорит, три месяца.
Женщина опять страдальчески вскрикнула, потом с внезапной яростью обрушилась на меня:
– Но почему она не сказала нам? У нас не спросила совета? Почему обратилась к вам? Она же вам чужая. Теперь все об этом узнают. Все знакомые узнают. На улице будут тыкать в меня пальцами. Что будет с нами? Об этом она подумала? Почему сразу не сказала нам? Дождалась, когда уже ничего нельзя сделать... А потом пошла к вам. Она опозорила нас, вот что она сделала. Мы для нее ничего не жалели. Воспитывали как принцессу. Мы порядочные люди. Всякий раз, как она приходила после полуночи, я ее предупреждала, чем это кончится. И вот как она нас отблагодарила за все. Она нас опозорила, опозорила.
– Поздно теперь разговаривать, - отрывисто сказал муж.
– Ничего не поделаешь. Придется ее куда-нибудь отправить. Необходимо замять дело.
– Он обернулся ко мне.
– Надеюсь, на вас можно положиться...
"...Отец придет в ярость, когда вы ему скажете!
– предупреждала меня Эдит.
– Он будет неистовствовать. Он вас возненавидит. Возненавидит меня. Он захочет меня выгнать".
– "Этого он наверняка не сделает", - сказал я. "Но сделает?! Вы его не знаете!"
Она в отчаянии озиралась по сторонам, словно за ней захлопнулась дверца западни. "Лучше бы мне умереть..."
– ..Я не стану говорить об этом никому, - сказал я ее отцу.
– Что ж, больше, пожалуй, обсуждать нечего.
– И он встал, давая мне понять, что пора уходить.
– Прежде чем уйти, - сказал я, поднимаясь, - позвольте мне сказать вам одну вещь. Ваша дочь - порядочная девушка. Она не относится к числу тех девушек, которых люди невежественные называют легкомысленными.
– Там увидим, - коротко бросил отец.
– Приходится думать не только о ее будущем, но и о нашем. Благодарю за то, что пришли.
Жена его опустилась на стул, а я следом за хозяином пошел к двери.
ГЛАВА 26
Среди девушек, приходивших ко мне, были и такие, которые жили в вечном страхе. Им казалось, что они находятся на краю пропасти, скрывающей в своих безднах страшные призраки. Об этих призраках девушки иногда рассказывали мне.
Я почти не был знаком с основами психологии, а о душевных болезнях знал и того меньше. Бывали случаи, когда я заходил в тупик, не знал, что предпринять, и направлял своих посетительниц к психиатру, с которым у меня была договоренность на этот счет.
Передо мной сидела девушка. Она покачивала ногой и напряженно улыбалась. Я открыл дверь на ее стук, и когда она сказала, что хочет поговорить со мной, я пригласил ее в комнату; войдя, она села и стала молча озираться по сторонам.
Это была девушка лет девятнадцати, одетая в темно-зеленую юбку и красную блузку. У нее были тонкие, нежные руки, ногти покрыты красным лаком. Казалось, она изо всех сил старается сохранить неприступное выражение лица, - зачем ей было это надо, я пока понять не мог. Временами, однако, она теряла власть над собой, и тогда вместо застывшей маски я видел перед собой глаза, полные смятения и мольбы; но это выражение исчезало так же быстро, как появлялось, и вполне могло быть плодом моей фантазии.
Девушка была хорошенькая, с большими темными глазами и длинными ресницами. Казалось, она обладала большим обаянием, - впрочем, впечатление это, возможно, было обманчивым.
Я старался представить себе, что именно привело эту девушку ко мне. Какая беда заставила ее искать помощи у совершенно чужого человека? Я заметил на безымянном пальце ее левой руки обручальное кольцо и решил, что речь пойдет о женихе, уклоняющемся от брака. Такие случаи встречались сплошь и рядом.
Я сел за письменный стол и повернулся к ней.
– Ну, - сказал я.
– Что же с вами случилось?
Казалось, она не слышала моего вопроса.
– Что это?
– спросила она, показав на предмет, лежавший на столе.
– Череп коалы, - ответил я.
– Череп коалы, - удивленно повторила она.
– Почему череп коалы? И почему - у вас на столе? Разве вас интересуют черепа и смерть?
– Нет, но меня интересуют коалы.
– Мертвые коалы?
– Скорее, живые. Я нашел этот череп в зарослях. Благодаря этому черепу я теперь больше знаю о живых коалах.