В шкафу скелет и крылья
Шрифт:
Если подумать... то примерно в том же возрасте Линка Синицына обзывала Дусю принципиальной занудой. Например, когда предлагала подделать мамину подпись в дневнике. Или наврать предкам, что идут на день рождения, срубить деньгу для подарка, а на самом деле оттянуться на дискаче.
Если подумать... то примерно в том же возрасте Линка Синицына обзывала Дусю принципиальной занудой. Например, когда предлагала подделать мамину подпись в дневнике. Или наврать предкам, что идут на день рождения, срубить деньгу для подарка, а на самом деле оттянуться на дискаче.
Если подумать... то примерно в том же возрасте Линка Синицына обзывала Дусю принципиальной занудой. Например, когда предлагала подделать мамину
Если подумать... то примерно в том же возрасте Линка Синицына обзывала Дусю принципиальной занудой. Например, когда предлагала подделать мамину подпись в дневнике. Или наврать предкам, что идут на день рождения, срубить деньгу для подарка, а на самом деле оттянуться на дискаче.
Если подумать... то примерно в том же возрасте Линка Синицына обзывала Дусю принципиальной занудой. Например, когда предлагала подделать мамину подпись в дневнике. Или наврать предкам, что идут на день рождения, срубить деньгу для подарка, а на самом деле оттянуться на дискаче.
Если подумать... то примерно в том же возрасте Линка Синицына обзывала Дусю принципиальной занудой. Например, когда предлагала подделать мамину подпись в дневнике. Или наврать предкам, что идут на день рождения, срубить деньгу для подарка, а на самом деле оттянуться на дискаче.
Олег намекал на их похожесть? Разглядел в Евдокии нечто подобное?
– Поброди тут, Дуся, - тихо продолжил Паршин.
– Поговори, поищи в шкафах скелеты. Юле надо помочь.
– Тебе тоже помощь не помещает, - тоскливо выплеснулся из Землероевой осадок «зеленоглазой мути».
* * *
Компания в «цитадели» на верхних этажах подобралась не разношерстная, а крепко спаянная родственными либо, в случае секретарши Канипаловой, служебными отношениями. Все выходные Евдокия сновала по внутренней лестнице из квартиры в квартиру, знакомилась с фигурантами и совала нос в исподнее. Особой грязи и скелетов пока не попадалось, родня дружно горевала об усопшем. Присутствие Евдокии принималось неоднозначно - мама Котова подозревала, будто Юля нарочно таскает с собой непонятную девицу, так как боится остаться наедине с упреками. Папа покойного, полковник Генштаба в отставке, молча пил коньяк напополам с валерьянкой. Татьяна Котова угощала чаем, поминутно вытирая глаза и нос мокрющим платочком.
Татьяна Дусе понравилась. Если бы не предварительный рассказ вдовы о том, что Тата когда-то лишилась мужа исключительно из-за себя, поскольку с макушкой в быт провалилась, - не поверила бы ни за что. Нынешняя Тата отличалась ухоженным лицом, парикмахерскими ухищрениями в прическе, премиленький домашний костюмчик черного цвета ладно обтягивал округлую фигуру. Под тонкой тканью костюмчика слегка угадывалось корректирующее белье. Тата за собой следила даже в дни траура.
– Вот, Евдокия, посмотри, - раскладывала она перед Землероевой любовно собранные фотографии туристических походов.
Дело было в понедельник, Юля в офис улетела, там что-то неординарное стряслось. Дуся передоверила вдову охранникам компании и осталась дома, на предмет уединения и доверительности при сборе информации.
– Глянь, какие мы раньше были.
– Упитанная розовощекая Тата лучилась улыбками на всех фотографиях из стародавнего фотоальбома.
– Вот это Стасик Леонидов... сейчас у Котова работает, каким-то... коммерческим, что ли, директором?
– Первая жена покойного была все так же далека от всяческих нюансов бизнеса.
– Когда-то Стас имел свою фирму, в дефолт все прахом пошло, и Коленька его пригрел.
– Продолжая рассказ, Татьяна раскрыла более свежую версию фотовоспоминаний. На глянцевых профессиональных снимках «что ли, директор» выглядел весьма импозантно: высокорослый и подтянутый, челюсть с ямкой, глаз играют - огонь-мужик, такой до старости копытом бьет. - Это мы на юбилее Ядвиги и Бориса Рощиных.
– Дуся внимательно пригляделась к стоящей возле Стаса породистой поджарой парочке бизнесменов вполне европейского вида. Коротко стриженая, изможденная в тренажерных залах блондинка независимо придерживала статного муженька под локоток. Муж Боря равнодушно и белозубо улыбался в объектив.
– Рощины наши однокурсники, «старая банда»...
– Задумалась.
– Борька, наверное, сейчас горюет... Перед смертью Коля об объединении говорил - у Рощина тоже строительный бизнес. Не такой, как у нас, правда, помельче.
– Евдокия сделала пометочку в мозгах на оговорке - « у нас».
– Ядя этим недовольна, ворчала, считая, будто Николаша их под себя подминает... Но зря она так, у Бори бизнес на ладан дышит, Коленька помочь хотел. А вот это, Дуся, - старенькое! Мы на сплаве...
После того как Евдокия в ответ на сетования Татьяны по поводу перегревшей кофеварки сообщила, что сумеет приготовить приличный кофе в джезве, взаимная симпатия возросла еще больше. За несколько месяцев умасливания клиентов детективного агентства Дуся и вправду насобачилась варить отличный кофе. А под хороший кофеек хозяйка и гостья окончательно сблизились, из уютной Таниной гостиной не хотелось уходить, первая жена Котова охотно рассказывала о прошлом: вспоминала туристические походы, верных друзей нахваливала. О настоящем практически не заикалась. Как будто подвела черту под жизнью после развода с Котовым. В прошлом Коля - был, последние года Татьяна провела с детьми, друзьями, родственниками. К нынешней Колиной жизни - в бизнесе и браке - Татьяна относилась подчеркнуто безразлично, хотя незримая черта была все-таки подведена словами: «Коленька хороший человек, Евдокия, порядочный».
«И что ж такой порядочный-то жен пачками бросает?!» - едва не поинтересовалась Евдокия.
Болтовня о прежней благодати, слов нет, Дусю тронула. Но много не дала. Молодую сыщицу прежде всего интересовало настоящее, Татьяна же, что несколько странно для застрявшей у плиты домохозяйки, упорно не хотела сплетничать.
Старший сын Татьяны Дусе не понравился категорически - у парня было такое лицо, словно за щекой пригрелась долька лимона, а верхняя губа дерьмом намазана, и Эдик вечно к ней принюхивается. Кислое выражение на лице оболтуса и иждивенца прописалось очень прочно, вероятно навсегда (порода вечно недовольных). Эдуард день-деньской сидел в своей комнате, уютно свесив ноги с шеи мамы, и презирал весь свет.
Евдокии досталась пренебрежительная гримаса за то, что бегает по найму. По папеньке он прошелся, мол, вкалывал, как бес, а тратить не умел. Юлька - хорошо устроилась. Мама - клуша. Дед - «сапог». Бабуля - пуп земли на ровном месте.
После недолгого разговора с Эдиком хотелось вымыть руки.
– Может, поклубимся вечерком?
– довольно быстро предложил сын недавно упокоившегося. Дусю он рассматривал кем-то вроде прислуги, такой девице за счастье погулять с хозяйским отпрыском.
– Только шмотки поменяй... Отстой.
После этих слов у Евдокии, прямо скажем, челюсть слегка отвисла. Более хамского предложения Землероевой еще не делали. Откормленный барчук лениво развалился на диване, заваленном журналами, и только что чресла в ее присутствии не почесывал. Пятнадцать минут назад, когда Дуся только зашла в его комнату, Эдик лениво перелистывал один из таблоидов, увидев Евдокию, вместо «здрасьте», буркнул, щелкнув пальцами по глянцевому развороту с фотографией раскрученного мужского дуэта:
– Видала уродов? Для лохов лабают, типа - звезды.
– И зевнул: - Чудилы, блин.