В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945
Шрифт:
Двести лет назад духовенство в Пикеляе служило проводником германской культуры в Литве. И в доме из грубо отесанных бревен я обнаружил церковные книги XVII и XVIII веков, а также пространный манускрипт доктора Иоганна Гаспара Элленрайдера с описанием искусства химии, являющейся «источником всех знаний», напечатанный в Гамбурге в 1723 г. Я воспользовался временным спокойствием на нашем участке фронта и проводил ночи за чтением при свечах. Свечи эти были местного производства, их делали из чистого пчелиного воска, и они испускали приятный аромат. Позднее мы перенесли эти свечи вместе с прекрасно выполненными канделябрами в подвал, надеясь, что, по крайней мере, эти произведения искусства уцелеют в огне артиллерийских
Как-то вечером один из солдат сидел за старинным органом – понадобилась помощь двух человек, чтобы накачать его массивные кожаные меха, – и играл хор и романс Марии, и звуки музыки доносились даже до солдат на передовой. За весь этот концерт ни с одной из сторон не было произведено ни одного выстрела. Несколько дней эту маленькую часовню русские артиллерийские снаряды облетали стороной, словно из уважения к этой святой красоте. В конечном счете она также пала жертвой жестокого обстрела, и скоро пламя поглотило ее целиком.
В тот же самый день на наших позициях появился какой-то гражданский и с видимым мучением представился священником этой часовни. Когда мы вернули ему обрядовые чаши, канделябр, покрывала и другие предметы духовной ценности, он выразил свою радость и облегчение оттого, что удалось возвратить вещи, столь дорогие ему и его пастве. Он впоследствии много раз под артиллерийскими снарядами приходил к нам, чтобы забрать то, что мог унести в безопасное место.
Жители городка искали спасения в окружающих лесах, ожидая советское наступление и неминуемый захват городка русскими. Священник позволил нам сопроводить их до местечка относительной безопасности, но только дав нам предварительно свое благословение. Учитывая очень неопределенную и зловещую ситуацию, мы были ему благодарны за эти слова утешения.
Если не считать вражеских атак силами до одной роты в первой битве за Курляндию и систематических артиллерийских налетов, наш участок фронта оставался зловеще спокойным. Только в середине октября русские танки появились под Полангеном, к северу от Мемеля (Клайпеды) на Балтике, находившегося к западу от нас, и нам сразу же резко напомнили, что наша жизненная артерия, связывающая с родиной, перерезана. Среди солдат вовсю ходили слухи и новости из самых сомнительных и неподтвержденных источников: «Мы пойдем на прорыв на юг и будем пробиваться к своим, как движущийся «котел»… нанесем удар по русскому флангу, чтобы оказать на них давление, выбросить их из Восточной Пруссии… мы вытолкнем Красную армию назад, за границы рейха, чтобы удержать Центральную Европу свободной от господства и рабства красной советской звезды».
И действительно, к концу октября в самом деле в некоторых частях, дислоцированных к югу от Либавы, вынашивался отчаянный план прорыва. Но еще до того, как он пришел в действие, Советы нанесли удар с такой свирепостью, что уцелевшие соединения могли считать себя счастливчиками, что выжили под такими атаками и продолжали занимать свои оборонительные позиции.
Приказом командующего группой армий «Север» было запрещено пользоваться выражением Курляндский котел. Ходили даже слухи, хотя по моим данным не подтвердившиеся, что любому из солдат может быть вынесен смертный приговор, если будет услышано о нашей безнадежной ситуации в этом «котле». Со времени уничтожения 6-й армии в Сталинграде это слово несло зловещий скрытый смысл неминуемой и неизбежной катастрофы. С выходом, однако, этого приказа даже самые оптимистичные среди нас, те, кто продолжал цепляться за веру в «окончательную победу», теперь поняли безнадежность нашего положения. Тем не менее, надо сказать, что стремление к сопротивлению Советам, боевой дух в рядах воинов Курляндии оставались несломленными.
Официальным названием для пойманной в ловушку армии стало выражение «Курляндский плацдарм». Со стратегической точки зрения этот плацдарм рассматривался как стартовая площадка для начала наступления. Этот термин применялся с сомнительной целью создать впечатление, что наши позиции впоследствии будут использованы в качестве плацдарма для нового наступления, которым будет освобождена Восточная Пруссия, а отсюда и требование, чтобы мы продолжали упорно цепляться за свои сокращающиеся позиции.
В октябре некоторые части подготовились к отправке из Курляндии на кораблях для переброски на фронт в Восточной Пруссии; однако эти планы были отменены, когда стало ясно, что сильно потрепанным дивизиям с немногими оставшимися танками не хватит сил для мало-мальски стоящего наступления. А потому войскам в Курляндии было суждено оставаться на своих рубежах и подчиниться принципу «борьба до последнего патрона».
Сила и решительность солдат в окопах ни в коей мере не зависела от генерал-полковника с золотым партийным значком. Такие отличительные черты, как воля к сопротивлению, готовность к пожертвованию, стали врожденными у солдат за три с половиной года войны, которые дивизия провела на полях сражений в Южной и Северной России. Для проявления этих качеств мы не нуждались в руководстве со стороны политических офицеров.
Истинный смысл нашей операции в Курляндии мы четко видели в одном – в защите европейской культуры. Мы верили, что наше присутствие на северном фланге Советской армии сможет помешать красным танкам прорваться к самому сердцу Европы. Возможно, не за горами был час рождения Европы, и это зависело исключительно от нашей воли к сопротивлению Советской армии до последнего момента. Мы слишком мало знали о том, что западные политики закрыли глаза на трагедию, разворачивающуюся в Восточной и Центральной Европе. Коммунизм обрушился на всю культуру, когда западные армии демобилизовались и практически прекратили боевые действия. Давно замолкли пушки, а уцелевшие в Курляндии гнили в российских лагерях для военнопленных, окруженных четырьмя вышками на высоких столбах, а высокая колючая проволока опоясывала эту зону смерти.
Начальник Генерального штаба генерал-полковник Гудериан отчаянно пытался уговорить Гитлера эвакуировать войска из Курляндии и использовать их для защиты Берлина. Советская пропаганда ясно дала знать за годы своей деятельности с помощью тонн листовок, сброшенных на наши окопы, что конечной целью Красной армии является взятие Берлина. Это стало еще более наглядным по напечатанным кадрам атакующих советских солдат, штурмующих Бранденбургские ворота, дополняемым танками и колышущимися знаменами.
Вместо того чтобы следовать стратегическому смыслу и смотреть в лицо реальности, Гитлер настаивал на выполнении своего приказа удерживать все позиции в Курляндии. Генерал-полковник Шернер поклялся в невозможном – удерживать фронт на рубежах октября 1944 г. Хотя флот подготовил детальный план, по которому была возможна эвакуация, Гитлер твердо держался за свою веру в то, что позиции в Курляндии потребуются для будущего наступления. В Шернере он нашел генерала, склонявшегося перед любым его требованием, готового пообещать чудо. Мнение профессионалов вроде Гудериана и других высших офицеров в расчет не принималось, при этом нередко имели место вспышки истерического гнева, а Гитлер вновь начинал строить идеалистические планы новых наступлений, используя дивизии и людей, давным-давно поверженных на просторах России. Давались обещания, что новое революционное оружие изменит ход войны и стратегические решения, хотя в это время германская индустрия рушилась под ударами неисчислимых бомбардировщиков. В декабре 1944 г. наступление в Арденнах заглохло, и неминуемая катастрофа стала очевидна всем реалистам.