В сорок первом (из 1-го тома Избранных произведений)

Гончаров Юрий Даниилович

12

Не два красноармейца суетились на Настином подворье, тушили сарай и отстаивали от огня ее хату, а несколько, — Антонина рассмотрела это, когда снова оказалась возле пожарища.

Сарай уже рухнул, догорел почти, да и чему там было долго гореть — сухие жерди, плетневые стены, соломенная крыша. Благо, не дул сильный ветер, не несло по деревне искры и клоки соломы, а то и солдаты б не помогли, пошло б гореть все подряд.

А солдаты угодили как раз вовремя. Наискось, через улицу, стояли их два груженых,

накрытых брезентом, забрызганных грязью ЗИСа.

Кончив хлопотать на пожаре, они вернулись к машинам; двое из них оказались шоферы; один сразу же полез в мотор и стал в нем что-то починять, другой, рыжеватый, белобровый, молодой совсем парень, с брезентовым ведерком пошел к колодцу за водой.

— И вы, стало быть, бегите… защитнички наши, сыночки дорогие… — утвердительно, как будто факт этот был ей совершенно ясен и она только отмечала его вслух, приговаривала Макариха из калитки своего дома, наблюдая, как солдаты чистились от сажи и пепла, сбивая пилотками со своих гимнастерок сизые хлопья, как плескали друг другу на черные руки из котелков воду, умываясь.

— Кто тебе сказал, бабуля, что мы драпаем? Мы выполняем оперативное задание командования.

— Задание… — передразнила Макариха. — Которые задание выполняют — они с немцем сражаются. Вот сын мой Колька — с первого дня тама. Может, уж и головушку свою сложил… А вы — эва где, вперед всех назад чешете… Да еще в кузова понахватали чего… Начальства на вас нет, проверить, чего там у вас. Может, наворованное что…

Ворчанье чернозубой, сморщенной Макарихи, с седыми патлами из-под платка, в засмыганной Колькиной стеганке, в которой он пахал на тракторе, совсем не трогало бойцов. Они беззлобно усмехались, не отругиваясь, им было даже вроде развлечения, что грязная, похожая на нищенку бабка шипит на них сквозь остатки своих съеденных зубов, что у нее такие черные на них подозрения.

Но рыжеватому шоферу, видать, это надоело. Аккуратно, струйкой налив в радиатор воду, он плотно закрепил пробку, кинул в кабину ведро и поманил Макариху:

— Иди-ка, бабуля, сюда!

Макариха недоверчиво оставалась на месте. Рыжеватый шофер откинул на заду кузова край брезента в комках присохшей грязи.

— Иди, иди, бабуля, не бойся. Гляди!

Макариха всегда была любопытной, любопытство и тут взяло над ней верх, — опасливо, недоверчиво, но она подошла, глянула, подымаясь на цыпочки. Под брезентом были длинные решетчатые ящики.

— Боньбы!

— Они самые, бабуля!

— Так куда ж вы их тащите! Их же на немцев надо, вон их куда надо везть, — ткнула Макариха в направление Волоконовки, Липягов. — Заблудились, нешто? Вот и выходит моя правда, что бегите, да еще оружию увозите…

— Куда их везть — это мы, бабушка, знаем. Ты уж тут нам не указывай… Не заблукаем. Лучше скажи, кто у вас тут самый главный начальник?

— Знамо кто — председатель!

— Где б его сыскать?

— А чего искать, искать не надо, вон начальство наше, — указала

Макариха на Антонину.

Рыжеватый шофер и бойцы обернулись, они ждали мужчины, и сначала взгляды их, скользнув по Антонине, пролетели мимо, но Макариха подсказала:

— Антониной Петровной зовут…

Взгляды шофера и солдат возвратились на нее, в них было давно уже знакомое, надоевшее Антонине удивление мужчин, что на таком безусловно мужском посту женщина, и тоже знакомое Антонине, легкое растерянное сожаление: эх, баба, с мужиком-то было бы проще поладить…

— Антонина Петровна? Батюшки, как здорово, у меня тетка родная — и тоже Антонина Петровна! Ну, что ты скажешь, какое совпадение!

Рыжеватый шофер осклабился в широкой улыбке, так что все зубы выставились наружу. Антонина поняла: говорун, прибаутошник, шутник. В момент тетю придумал, для подхода!

А рыжеватый уже спрашивал, совсем натурально изображая серьезность и интерес:

— А вы случайно не Петухова по фамилии будете? А то, понимаете, где-то в здешних местах родня моя проживает, Петуховы… Ой, нет, простите, перепутал, — Курицыны…

— Ладно, брось ломаться, — остановила его Антонина. — Фамилия моя Петракова. Что надо-то, говори прямо.

Парень ухмыльнулся, что фокусы его разгаданы, тут же сменил свой тон и сказал уже просто, деловито:

— Надо вот что — литров пятьдесят горючки.

— Бензина?

— Хоть какого.

— Бензина нет.

— Ну, не пятьдесят — сорок. Тридцать даже.

— Совсем ничего нет.

— Ну, ведро, ведро хотя бы!

— Да пойми ж, не вру я, — нет у нас бензина. Откуда ему быть — автомашины у нас нет и не было, что им делать, бензином? Керосин есть.

— На керосине не поедешь… — озабоченно протянул шофер. Последняя живость окончательно угасла в его конопатом, измазанном шоферской грязью лице. — Да, дела… у нас в бензобаках — на донышке…

— Далеко вам надо-то?

— Далеко ли, близко… — не захотел ответить парень. Видно, Антонина спрашивала неположенное. Но он все еще надеялся на Антонину, добавил помягче, доверительно: — Дислокацию меняем. Мы из аэродромного обслуживания. У нас еще несколько машин, другой дорогой пошли, а мы вот решили выгадать…

— До эмтээс дотянете? Там бензин должен быть.

— Где эта эмтээс?

— В Ольшанске. Двадцать семь километров.

— Это что — райцентр?

— Райцентр наш.

— Не, с таким грузом туда нельзя… — кивнул шофер на тяжело просевший на рессорах ЗИС. — Ваши халупы и то бомбят, а там — и подавно… А рванут эти чушки — поминай ваш Ольшанск как звали… Ну, ладно, Антонина… Петровна, — слегка запнулся парень на отчестве, — раз нет — значит, нет, и нечего тогда балакать… Ребята, поехали! может, по пути где раздостанем… До следующей деревни сколько?

— Да рядышком, и семи верст не станет. Спросите там, у них мельница на двигателе, их местные шоферами в эмтээсе работали, на машинах завсегда заезжали… Глядишь, и найдется…