В спецслужбах трех государств

Голушко Николай Михайлович

Сотрудники госбезопасности одновременно с правовой реабилитацией при участии общественных организаций проводили работу по выявлению мест захоронений жертв репрессий, принимали меры к увековечиванию их памяти. Это позволяло снять с невинно погибших граждан клеймо «врагов народа», возвратить нынешним и грядущим поколениям их доброе имя.

В 1989 году повышенное внимание украинской общественности привлекли сведения о массовых захоронениях в местечке Быковня под Киевом. Чрезвычайная государственная комиссия под руководством академика Н. Бурденко, расследовавшая в 1943 году злодеяния немецких оккупантов в период временной оккупации Киева, в своем заключении отметила уничтожение фашистами в Дарницком лесу более 68 тысяч советских военнопленных. Кроме того, в этом районе были обнаружены захоронения более трех тысяч гражданских лиц с характерными причинами смерти — пулевыми отверстиями в области черепа. В военной

обстановке государственная комиссия не смогла довести до конца расследование, фамилии захороненных там лиц не устанавливались. В связи с этим по записке в Политбюро ЦК за подписью секретарей ЦК и Киевского горкома партии Ельченко, Масика и председателя КГБ Голушко была образована правительственная комиссия по дополнительному расследованию, организации перезахоронения и увековечению памяти расстрелянных граждан.

Выявились достоверные свидетельства, что в местечке Быковня в 1937 году проводились расстрелы представителей украинской творческой интеллигенции — жертв Большого террора. Вопросами установления их личностей в ходе проводимого расследования активно занимались члены киевской писательской организации, если не изменяет мне память, во главе с Иваном Драчом. При раскопках одного из захоронений был обнаружен мундштук с именем Владимира Брыля. Выяснилось, что в 1937 году он работал зоотехником, характеризовался положительно, а был арестован «за вредительство в животноводстве и шпионаж в пользу Германии». Его старший брат, народный писатель Белоруссии Янка Брыль, приезжал из Минска получить в киевской прокуратуре дорогую для себя память — мундштук брата. Когда он попросил разрешения ознакомиться с материалами уголовного дела в отношении брата, ему посоветовали обратиться в КГБ. В приемной, как писал Янка Брыль, «молодой человек выслушал меня, сказал, что решить вопрос ознакомления с уголовным делом сразу нельзя, надо найти его в архиве, а это потребует нескольких дней. А мне, старику с больными ногами, не так уж и удобно поехать-приехать».

Когда мне доложили о посещении приемной белорусским писателем, я позвонил в Минск коллеге, председателю КГБ Белоруссии Вениамину Балуеву. Мы договорились о том, что уголовное дело будет отправлено непосредственно в Минск, где Янка Брыль может с ним ознакомиться. Белорусские чекисты сообщили мне домашний телефон писателя, и я сообщил ему о принятом решении. Об этом звонке он рассказывал друзьям так: «Чего не бывает в наше время! Сам председатель Комитета из Киева позвонил мне и сказал, что папка будет на днях выслана. Больше того, на прощанье он даже растрогал меня, пожелав доброго здоровья…» Я вспоминаю эти детали потому, что в 1991 году я получил от Янки Брыля почтовую бандероль с повестью о судьбе брата «Мундштук и папка. Маленькая сага». А на книге — благодарственная надпись от народного писателя. В своей повести он писал: «Душа моя снова прикоснулась к бездне ужаса, уже более спокойно, однако и вновь она скорбит, пусть себе и не смертельно… При той ужасающей массовости геноцида в одной человеческой судьбе нет ничего необыкновенного. Кроме чуда с именным мундштуком, чуда одного на сотни тысяч или на миллион. А в человеческой семье, как в маленькой капле, в душах родных — это целый мир боли».

Многие родственники репрессированных лиц интересовались в органах КГБ судьбами своих близких, обращались с просьбами ознакомиться с документами, находящимися в архивных следственных делах. В большинстве такие просьбы удовлетворялись. Но нередки случаи, когда на ознакомление со следственными делами родственников или представителей общественности сотрудники КГБ шли неохотно или отказывали по ряду причин.

В этой работе, требующей от сотрудников не только высокого профессионализма, но и нравственного обоснования принимаемых ими решений, приходилось сталкиваться с непростыми, прямо скажем, деликатными моментами. Ко мне обратилась внучка одного из репрессированных на Житомирщине с просьбой познакомиться с делом ее деда. Я мог бы поручить сотрудникам дать ответ, но как депутат от этого региона решил самостоятельно рассмотреть архивные следственные материалы и в результате отказал внучке в просьбе. И вот по какой причине. Ее дедушка, поляк по национальности, честный человек, образованный садовод, в ходе следствия в 1937 году оговорил нескольких невинных граждан, видимо, под пытками сделав показания, будто бы они состояли в одной шпионской организации. Все обвиняемые лица по этому делу погибли. Нужны ли такие печальные подробности внучке? Состоялся трудный разговор с молодой женщиной, потребовавший душевных усилий для объяснения отказа. После некоторых раздумий она согласилась с моими доводами.

Читателю книги я напомню о том, что были жестокие времена, когда многие арестованные после пыток и шантажа вынужденно допускали оговоры. Поэтому даже профессиональному следователю,

а уж тем более не знакомому с жестокостями застенков, бывает трудно разобраться в сфабрикованных документах, как этого требовали некоторые представители общественности, «кто виноват и кто на кого доносил». А в других же, более ясных случаях, как мне представляется, следует делать все необходимое и возможное, чтобы родственники узнали подробности о судьбе своих близких.

Во времена Горбачева, благодаря политике демократизации и широкой гласности, органы государственной безопасности вносили свой вклад в устранение белых и черных пятен в нашей истории. Еще в годы хрущевской оттепели начали публиковаться сведения о репрессиях, застенках ГУЛАГа, видных деятелях партии и государства, которые погибли в годы сталинского террора. Так, в статье о маршале Тухачевском можно было прочитать фразу о том, что его жизнь «трагически оборвалась еще до Великой Отечественной войны». Известный историк Рой Медведев по этому поводу справедливо заметил, что так можно было писать о жертвах автомобильной катастрофы.

Но это были робкие попытки, когда, пусть не полностью, раскрывались правдивые страницы прошлого. Хрущев не успел устранить последствия сталинщины, так как ему приходилось преодолевать сопротивление влиятельных лиц из руководства страной, которые противились раскрытию всей правды о масштабах репрессий. Да и у самого, как говорится, был нос в табаке. Только в ходе основательного проведения реабилитационных мер стало возможным широкое публичное раскрытие ранее засекреченных архивов, касающихся политических процессов, судеб репрессированных государственных деятелей, писателей, ученых. Органы КГБ старались передавать представляющие историческую ценность документы в научные учреждения, государственные музеи, а многие личные документы, фотографии, письма как семейные реликвии — близким родственникам.

К 1990 году органами КГБ республики были обнародованы около четырехсот исторически важных материалов; документы по процессу Союза освобождения Украины переданы в институт литературы Академии наук Украины, куда были направлены и упоминавшиеся дневники академика Ефремова.

Обнаружены уникальные документы, принадлежавшие известному украинскому политику и писателю Винниченко, его переписка с активными социал-демократами с 1919 по 1925 годы во время нахождения в Париже. Среди особо важных материалов — донесения полиции, отображающие эпизоды революционной деятельности Винниченко, его рукописное «завещание борцам за освобождение Украины». При обнародовании материалов о преследовании Винниченко царскими жандармами академик Н. Жулинский заметил, что они проливают свет на такие стороны его биографии, которые ранее украинские историки старались не упоминать, трактовали неоднозначно или тенденциозно.

Мною были переданы архивные документы, связанные с именами М. Рыльского и В. Затонского, их сыновьям: академику Д. Затонскому и директору музея отца Б. Рыльскому [3] .

Как добрую память храню книгу «З порога смерті. Письменники України — жертви сталінських репресій». При подготовке этого издания мне довелось общаться с украинским писателем А. Мусиенко. Беседы с ним по содержанию книги производили глубокое впечатление, многое мне давали. Сотрудники говорили, что при поиске материалов для этой книги А. Мусиенко буквально сутками жил в архивах органов госбезопасности. Изучение сохранившихся материалов позволило с документальной точностью раскрыть механику политических процессов на Украине в довоенный и послевоенный периоды в отношении украинской творческой интеллигенции. Впервые были названы фамилии многих известных и малоизвестных писателей и поэтов Украины, которые стали невинными жертвами в период сталинского террора. Книга иллюстрирована подлинными документами и фотоснимками из судебно-следственных дел. Мусиенко мне говорил, что настало время, когда Союз писателей Украины нашел в себе моральную потребность и гражданское мужество поименно вспомнить репрессированных побратимов по перу.

3

«Літературна Україна». 05.07.1990.

По словам патриарха украинской советской литературы Олеся Гончара, «пусть это будет книга великой народной боли, которая и наследникам перейдет как грозное свидетельство, как проклятье сталинщине, как реквием по бесчисленным людским жертвам, так немилосердно и так безвинно загубленным на глазах цивилизованного XX века».

Публикуемые в различных источниках в постсоветские годы сведения о масштабах массовых репрессий часто преувеличивались недобросовестными авторами, вплоть до фантастических цифр. И делалось это в низменных целях — скомпрометировать коммунистическую идеологию и советскую власть.