В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945
Шрифт:
В течение этих месяцев ОКМ и ОКЛ не претендовали на право решающего голоса в стратегических вопросах, во всяком случае в том, что касалось Западного фронта. 1 февраля 1940 года, а затем, в более подробной форме, 6 февраля [50] начальник штаба люфтваффе внес предложение оккупировать Голландию и Норвегию, создать на их территории базы для ведения воздушной войны против Англии, считая это единственным способом решительно положить конец войне, заручиться нейтралитетом Бельгии на время военных действий и занять оборону на линии Зигфрида для защиты от Франции. Это предложение не рассматривалось серьезно ни тогда, ни позднее. Вопросы, касавшиеся подготовки и руководства операциями, как правило, были полностью армейским делом, но главнокомандующие ОКМ и ОКЛ, во всяком случае, знали из своего предвоенного опыта, как не поддаться влиянию и давлению Гитлера или как сделать все по-своему, если возникнут разногласия. Гитлер с большим уважением относился к Герингу и Редеру, а это значило, что Йодль, который, естественно, не имел опыта в морских и воздушных делах, вел себя с ними очень осмотрительно. В отличие от сухопутных войск ОКМ и ОКЛ благодаря своей специфике и личным качествам своих главнокомандующих могли в значительной степени сохранять самостоятельность. Что касается флота, то, за исключением отдельных случаев, так продолжалось всю войну. Для ОКЛ трудности начались позднее, когда постоянные потери личного состава и неэффективное руководство Геринга потребовали личного вмешательства
50
См. записи в дневнике Йодля за эти даты.
До последнего этапа войны переписка между ОКМ и ОКЛ с одной стороны и Гитлером или ОКВ – с другой велась со всеми знаками уважения к их главнокомандующим, это касалось и формы посланий, и самой процедуры. Лишь изредка главнокомандующие должны были делать устные доклады по вопросам, касающимся их видов вооруженных сил, и они ухитрялись по-прежнему сохранять независимость, держась в стороне от военных чинов из окружения Гитлера, обязательно толпившихся вокруг армейских командиров, как только те появлялись в рейхсканцелярии. Редер оставил записи своих бесед с Гитлером, на которых присутствовали обычно один-два человека из его штаба, а то и никто. Когда входил Геринг, все двери закрывались, и на обычные короткие совещания-инструктажи он мог приходить и уходить когда вздумается. В очень редких случаях его мнение как-то явно и определенно влияло на стратегические решения, но есть множество свидетельств тому, что неофициальные отношения этой великой пары Третьего рейха привели к ряду катастрофических последствий. Если нужно было, Геринг шел в обход Йодля и посылал своего начальника штаба прямо к Гитлеру. Порядок, выбранный главнокомандующими ОКМ и ОКЛ, наносил вред еще и тем, что зачастую даже Йодль оставался в неведении относительно принятых Гитлером решений [51] .
51
Из дневника Йодля 31 октября 1939 г.: «Главнокомандующий люфтваффе беспокоится насчет оккупации Голландии. Послал Ешоннека встретиться с Гитлером вечером 30 октября». Далее, 5 января 1940 г.: «Нынешние планы радикально отличаются от решений, изложенных фюрером главнокомандующему ОКМ 30 декабря».
Но по отношению к сухопутным войскам даже форма приказов, используемая Гитлером и командой его генералов, казалось, намеренно была такой, чтобы демонстрировать полное пренебрежение к прерогативам их главнокомандующего; тот факт, что армия являлась решающим фактором в общей стратегии, не может быть единственным объяснением такого отношения.
Главнокомандующий и начальник Генерального штаба армии, как правило, появлялись у Гитлера лично, только когда их специально вызывали, и за те месяцы, когда формировалась ставка, такие случаи можно пересчитать по пальцам. До декабря 1939 года армейского представителя не было даже на совещаниях по метеоусловиям, на которых Гитлер принимал решения о начале или отсрочке наступления [52] . Такая скрытность в отношениях с армией появилась со времен занятой Гальдером позиции во время Польской кампании; едва ли стоит ей удивляться, учитывая полную противоположность методов Гитлера «цоссенскому складу ума» [53] . Браухич на всех своих прежних высоких постах демонстрировал выдающиеся способности и пользовался большим уважением, но общение с Гитлером, видимо, действовало на него физически, зачастую он выглядел просто парализованным. Гальдер был полностью единодушен со своим главнокомандующим, но явно менее чувствителен к окружающему и чувствовал себя уверенно, потому что в любом споре он был на голову выше всех советников Гитлера и благодаря совершенному владению предметом и неизменной ясности мысли всегда мог отмести любые возражения. Но когда, как упоминалось выше, Кейтелю поручили представить Гитлеру первый боевой приказ сухопутным войскам о начале наступления на западе, стало ясно, что, для того чтобы защитить интересы армии, пассивного сопротивления недостаточно.
52
Дневник Йодля, 4 декабря 1939 г.
53
Запись в дневнике Гальдера 23 ноября 1939 г. фиксирует недовольство Гитлера нежеланием армии, и особенно Генерального штаба, доверять ему и подчиняться его руководству.
Еще одним следствием постоянной напряженности в отношениях между ОКВ и сухопутными войсками было то, что устное общение с ОКХ Кейтель и Йодль вели не на своем уровне; Кейтель общался с Гальдером, а Йодль – с начальником оперативного отдела, в то время полковником фон Грейффенбергом. Именно Грейффенберга или начальника разведки подполковника Хойзингера Йодль обычно вызывал в канцелярию, когда надо было передать или, скорее, довести до сведения ОКХ новые «идеи» Гитлера [54] ; так происходило даже в тех случаях, когда эти «идеи» грозили серьезными последствиями. Внешне Йодль всегда проявлял к Гальдеру все принятые в армии знаки уважения, тем не менее его дневник показывает, что в течение этих восьми или девяти месяцев он только однажды имел с ним продолжительную беседу. Так же и с главным подчиненным Гальдера генералом фон Штюльпнагелем Йодль совещался всего один раз, и это случилось после того, как Кейтель с Гальдером договорились об укреплении сотрудничества [55] .
54
Дневник Йодля, 26 октября 1939 г., 17 января и 13 февраля 1940 г., а также дневник Гальдера, 9 ноября 1939 г.
55
Дневник Йодля, 15 октября 1939 г. и 3 января 1940 г.; дневник Гальдера, 1 января 1940 г.
Таким образом, люди, которым это действительно было нужно, встречались недостаточно часто. Кроме того, точно так же, как и накануне вторжения в Австрию весной 1938 года, рейхсканцелярия имела обыкновение идти в обход главы ОКХ и общаться с отдельными генералами, которые по тем или иным причинам оказывались в данный момент в фаворе. Например, Гитлер обсуждал с генералом Бушем, в то время командующим 16-й армией, свой первоначальный план создания специального войскового соединения для прорыва в Арденнах; Кейтель тоже вызывал к себе генерала Гудериана по тому же поводу [56] . В этой связи интересно, что только 17 февраля 1940 года генерал фон Манштейн представил Гитлеру «после завтрака свои соображения по поводу операций группы армий «А» [57] . Другими словами, то был благоприятный случай, чтобы сделать первый реальный шаг к подготовке нового плана наступления на западе, который был успешно осуществлен в мае 1940-го. Генерал фон Манштейн не пользовался особой благосклонностью Гитлера, хотя это неправда, что он смог получить аудиенцию у Гитлера только путем хитростей со стороны адъютантов фюрера. Он был одним из вновь назначенных корпусных командиров, в отношении которых действовал приказ являться на доклад к Гитлеру, когда они находятся в Берлине.
56
Там же, 9, 10 и 11 ноября 1939 г.
57
Там же, 17 февраля 1940 г.
Через несколько месяцев Йодль зашел уже столь далеко, что посчитал себя вправе предлагать нужные кандидатуры на высшие командные должности в армии [58] , но это, разумеется, имело место в период подготовки оккупации Дании и Норвегии, когда вмешательство ОКВ в дела армии стало нормой.
Со временем большинство важных письменных сообщений, разосланных в течение этого периода и позднее верховной ставкой, так называемые директивы ОКВ, разделились на две категории. В первую входили в основном документы стратегического характера, такие, как Директива № 6, в которой Гитлер обнародовал свои решения в широком смысле как основные направления будущей стратегии. Во вторую категорию попали документы, подобные Директиве № 8, где речь шла об исходных операциях предстоящей кампании или о последующих ее этапах, когда ближайшие цели уже будут достигнуты; это было явное посягательство на прерогативы Генерального штаба армии и фактически передача ОКВ командования вооруженными силами. В каждом случае Йодль либо набрасывал текст сам в соответствии с подробными указаниями Гитлера, либо, как обычно бывало, передавал исходные данные для подготовки документа в конспективной форме в отдел «Л».
58
Из дневника Йодля 4 марта: «Если это правда, что генерал-полковник Рундштедт болен, его следует заменить Листом».
Такой же порядок был принят в отношении специальных инструкций ОКВ, касающихся отдельных операций. Их подготовка вызывала определенные трудности; политическое содержание таких документов определял лично Гитлер; однако в них было много других пунктов, например закрытие границ, отключение коммуникаций, курс валют и т. д., по которым надо было договариваться с гражданскими властями, но которыми по соображениям секретности нельзя было заниматься заранее.
Труднее стало справляться с огромным количеством бумажной работы, объем которой рос по мере расширения масштабов военных действий. Причина заключалась в том, что если нельзя было воспользоваться подписью или авторитетом Гитлера в каждом конкретном случае, то с ОКВ так же мало считались, как и прежде [59] .
59
Из записи в дневнике Йодля за 4 марта видно, что, несмотря на сильное давление, люфтваффе стойко отказывалось предоставлять ОКВ информацию о количестве имеющихся транспортных самолетов.
Отношения с союзниками
С военной точки зрения в период между военными кампаниями в Польше и во Франции Германия оставалась в одиночестве. Италия, единственный союзник, заслуживавший внимания, с началом войны отказалась от своих обязательств и продолжала занимать двусмысленную позицию страны, «не находящейся в состоянии войны». Гитлер был сильно разочарован, но, видимо, не осознавал, что в этом частично была и его вина. В январе 1940 года диктатор на время смирился с оценкой, прозвучавшей в докладе отдела «Л» по результатам исследования, проведенного по просьбе Йодля. В докладе говорилось, что Германия не может рассчитывать на серьезные выгоды от участия Италии в этой войне, главным образом, ввиду ее, предположительно, огромных потребностей в военном имуществе. Примерно в это время Гитлер велел собравшимся у него главнокомандующим «распространить ложную информацию» и назвал, видимо, среди тех, кому эта информация предназначалась, генерала Марраса, итальянского военного атташе в Берлине. Все это не очень стимулировало ОКВ заглядывать вперед и разрабатывать основы союзнической стратегии с Италией, как не давало и исходной базы для подобной работы. Ситуация в значительной степени изменилась 19 марта, когда Гитлер «вернулся сияющий и чрезвычайно удовлетворенный встречей с дуче, который теперь, кажется, готов к вступлению в войну в ближайшее время» [60] . Однако единственным документом, послужившим основой для предложений по взаимодействию, была карта расстановки сил, которую Гитлер взял с собой на первую встречу с Муссолини и которая, как всегда и на более поздних этапах, содержала много преувеличенных цифр с целью ввести в заблуждение и союзников, и противника [61] . Было всего 157 с половиной дивизий, способных начать боевые действия, но карта показывала 200 соединений германской армии, цифра эта получилась, главным образом, за счет включения ста тысяч человек из армейского пополнения. Поэтому с германской стороны первоначальный энтузиазм неестественно быстро уступил место разочарованию, и с большими сомнениями штаб приступил к разработке главных целей единой стратегии, чтобы было о чем говорить на совещаниях по стратегическим вопросам, когда оба штаба союзников встретятся, чтобы ближе «войти в контакт». Такой настрой хорошо иллюстрирует одна запись в дневнике Йодля, сделанная им несколько дней спустя:
60
См. запись в дневнике Йодля 19 марта 1940 г. Судя по его замечаниям, он был полностью согласен с изменением позиции Гитлера.
61
Дневник Йодля, 15 марта 1940 г.
«Рассказал фюреру, как мы предполагаем вести предстоящие обсуждения с итальянским Генеральным штабом. Сначала запросить через военного атташе в Риме, как они думают, чем могут нам помочь. Затем перейти к обсуждению возможности операции по форсированию Верхнего Рейна. Никаких штабных переговоров, пока мы не выложим наши карты» [62] .
Вскоре стало ясно, что итальянское военное руководство по-прежнему полностью против вступления своей страны в войну и, соответственно, еще меньше, чем мы думали, склонно начинать более тесное взаимодействие. Меморандум маршала Бадольо, в то время начальника штаба Верховного командования, от 4 апреля 1940 года содержал следующее: «Не должно быть обязывающих отношений с германским Генеральным штабом; они цепкие и властные по натуре и стремятся подчинить Италию собственным целям и воле». 11 апреля 1940 года генерал Грациани, тогда начальник Генерального штаба сухопутных войск, писал: «Контакты с Берлином следует ограничить общим обменом мнениями». Посему едва ли удивительно то, что никто не подумал о подготовке к созданию такого типа штаба, которому обе стороны поручили бы разработку стратегии совместных военных действий.
62
См. запись в дневнике Йодля 22 марта 1940 г. Насколько я знаю, итальянский генерал Стафф никогда не принимал эти планы Гитлера слишком всерьез.
Такое положение сохранялось весь период, в течение которого державы оси проводили общую стратегическую линию. Оно возникло главным образом от недоверия (не без оснований) Гитлера к окружению Муссолини и потому нежелания раскрывать им свои планы заранее. Итальянцы со своей стороны начинали с «параллельной стратегии», но постепенно вынуждены были более или менее увязывать свои планы с планами Германии. Гитлер отказался надавить на них сильнее, чтобы «не вызвать раздражения у дуче и не нанести таким образом урон самому ценному связующему звену в оси – взаимному доверию между двумя главами государств». Последующие события показали, что, скорее всего, истинной причиной позиции фюрера было желание сохранить авторитет Муссолини, поскольку тот был реальным сторонником «политики оси» в Италии и должен был привлечь на свою сторону народ, вооруженные силы и, что не менее важно, королевскую семью.