В темном-темном лесу
Шрифт:
И все это со слезами и с таким искренним пылом… Я даже слегка испугалась и, покосившись на остальных, поняла, что не одна такая. На лице у Тома была оторопь, а Нина вскинула брови так высоко, что они скрылись под челкой. Одна Мелани сохранила безмятежный вид – словно такой накал эмоций по отношению к подружке был для нее в порядке вещей.
– Ну… она просто замуж выходит, не в тюрьму садится, – сухо заметила Нина.
Фло либо не услышала, либо намеренно пропустила слова мимо ушей. Она откашлялась и утерла глаза.
– Извините. Господи,
– Э-э… а чем ты по жизни занимаешься? – вежливо спросил Том, и тут до меня дошло, что Фло говорила только про Клэр и почти ничего не рассказала о себе.
– Ой, ну я… – Фло потупилась. – То тем, то этим… После универа я не сразу начала работать. У меня был тяжелый период. Клэр такая милая, так меня тогда поддержала. Когда я… Ну, не важно. Я к тому, что она… она самая лучшая подруга на свете, о такой можно только мечтать. Господи, что-то я совсем нюни распустила! – Она высморкалась и встала. – Кому еще чаю?
Чаю больше никто не хотел. Фло забрала поднос и ушла на кухню. Мелани снова посмотрела на телефон, проверяя сигнал.
– Очень странно, – произнесла Нина без всякого выражения.
– Что? – рассеянно спросила Мелани, отрываясь от экрана.
– Я про Фло и этот ее в кавычках идеальный девичник. Вам не кажется, что это немного… че-ресчур?
– А… – Мелани бросила взгляд в сторону кухни и понизила голос. – Знаете, может, с моей стороны и нехорошо об этом распространяться, но я не вижу смысла скрывать. На третьем году в универе у Фло было что-то вроде нервного срыва. Она забрала документы до выпускных экзаменов и, насколько мне известно, так и не закончила учебу. В общем, поэтому ей немного сложно все это обсуждать.
– Э-э… ну ладно, – только и ответила Нина.
Но я знала, что она думает: странно вовсе не то, что Фло не захотела вдаваться в подробности своей жизни после универа – в этом как раз никто не увидел ничего особенного. Странно звучало все ос-тальное.
Глава 5
Яхочу спать, но мне светят фонариком в глаза. Меня обследуют, проверяют, сканируют, снимают мою окровавленную одежду. Что случилось? Что я сделала?
Меня везут по длинным коридорам с приглушенным на ночь светом. За стеклянными дверьми палат спят пациенты. Некоторые просыпаются от шума каталки, и по их потрясенным лицам я вижу, что выгляжу жутко. От меня отворачиваются с ужасом и жалостью.
Врачи задают мне вопросы, на которые я не могу ответить, говорят мне что-то, что я не могу за-помнить.
Наконец меня подключают к монитору сердечного ритма и оставляют одну.
Я с трудом поворачиваюсь на бок и вижу ее через стеклянное окошечко в двери. Женщина в полицейской форме терпеливо ожидает, сидя на табурете.
Меня почему-то стерегут.
Я лежу и смотрю женщине в затылок. Хочется немедленно встать и пойти к ней с вопросами, но я не осмеливаюсь. Отчасти потому, что не уверена в своих одеревенелых ногах, отчасти потому, что боюсь услышать ответы.
Кажется, я лежу довольно долго, слушая гул приборов и щелканье аппарата, впрыскивающего морфий. Боль в голове и ногах отступает, становится далекой. И тогда я наконец засыпаю.
Мне снится кровь, растекающаяся по полу большой лужей. Я стою в ней на коленях, пытаюсь ее остановить. Она впитывается в мои пижамные штаны, расплывается по деревянному полу…
И я просыпаюсь.
Некоторое время я просто лежу с колотящимся сердцем. Глаза привыкают к полумраку палаты. Я чувствую сильнейшую жажду и боль в мочевом пузыре.
На тумбочке прямо на уровне головы стоит пластиковый стакан. С трудом дотягиваюсь до него, цепляю одним трясущимся пальцем за край, тяну к себе. Вода безвкусная и отдает пластиком, но какое же наслаждение ее пить! Я осушаю стакан и роняю голову на подушку, отчего перед глазами вспыхивают звезды.
Только теперь я замечаю провода и монитор, освещающий палату маленькими зелеными огоньками. Один провод тянется к пальцу на моей левой руке. Я подношу ее к лицу, чтобы рассмотреть провод, и с удивлением понимаю, что рука вся в крови и царапинах, и без того короткие покусанные ногти об-ломаны.
Я помню машину… Помню, как бежала по битому стеклу… Помню, что потеряла один ботинок…
Осторожно касаюсь ступней о ступню. Одна болит, вторая ничего не чувствует под толстой повязкой. Одна голень обмотана медицинской клейкой лентой.
Я случайно касаюсь рукой правого плеча, вздрагиваю и опускаю взгляд.
Из-под больничной сорочки виден огромный синяк, расползающийся по всему плечу. Я осторожно приспускаю ворот. Вижу центр синяка – набухшее багровое пятно над подмышкой. От чего он? Я точно знаю ответ, но он упрямо не желает вспоми-наться.
Автокатастрофа? Или… на меня напали?
Морщась от боли, я запускаю руку под простыню, веду ладонью по груди, животу, бокам. Руки у меня изрезаны, однако на теле вроде никаких повреждений. Я провожу по бедрам, трогаю между ног.
Там какая-то толстая прокладка. Боли нет. Нет порезов, синяков на внутренней стороне бедер.
По крайней мере, не это.
Я расслабляюсь и закрываю глаза от усталости. Я устала от попыток вспомнить, устала бояться. Щелкает аппарат с морфием, и все теряет значение.
Проваливаясь в сон, я вижу перед собой образ: охотничье ружье, висящее на стене.
И вдруг понимаю.
Это синяк от отдачи. Значит, я стреляла из ружья.
Глава 6
– Фло…
Я заглянула в кухню. Фло загружала чашки в посудомоечную машину.
– Ой, а ты чего все сама-то? Давай вместе.
– Да ну, брось, я закончила! – Фло захлопнула дверцу. – Я тебе чем-то могу помочь? Извини, что так получилось с кофе.
– Что?.. Да ничего страшного, переживу. Слушай, я спросить хотела, а когда будет Клэр?